Дмитрий Бавильский - Желание быть городом. Итальянский травелог эпохи Твиттера в шести частях и тридцати пяти городах

В детстве, а рос я впечатлительным ребенком, мне казалось, что если покупатель объявляет при всех: «Беру на пробу», – то назавтра он должен взять то же самое. Типа один раз попробовал, теперь можно взять полную порцию. То, что товар может не понравиться, в голову не приходило: в СССР воспитывали немного иначе.

Ну или как минимум отчитаться о результатах дегустации.

***

В Модене – вновь бабье лето. Солнце лезет в глаза и даже в уши, плещется там, отфыркивается, создает контрастные тени деревьям и троллейбусным проводам (троллейбусы в Модене истошно-желтые). На въезде в город долго едешь мимо городского колумбария, далее следует сильно разросшаяся петитная часть, где можно бросить машину на бесплатной стоянке и пойти мимо школ и институтов, автовокзала и рынка в центр центра, который встречает людей Дворцом музеев – то есть выставляя художественные и исторические собрания в качестве эпиграфа к исторической своей части. Дверь во Дворец музеев, кстати, открыта, в кассе сидит дядечка, который разводит руками: «В понедельник все музеи Италии не работают». Чтобы уже точно никакой лазейки.

«Посмотрите, – говорит дядечка, – римские древности в зимнем саду и дворах палаццо, у нас этих камней как гуталина. Но сегодня – только это». Тут он снова разводит руками, разговор окончен.

Прежде чем попасть к Дуомо и к Палаццо Дукале (оно в Модене чуть ли не самое большое в стране – стоит на горделивой площади, внутренне отчужденное от города, чтобы образовалось внезапно у зрителя ощущение декоративного задника, за который разумом проникнуть уже невозможно), я свернул не туда и забрел в фешенебельный, как мне с голодных глаз показалось, район старинных двухэтажных особняков, где солнечная осень выходит особенно живописной. Уютной. Правда, комфорт этот такого сорта, что его ни одна камера не возьмет. С собой ничего отсюда не унесешь, даже снимка.

А потом была Кафедральная площадь, такая же, как во всех итальянских городах со скелетами. Такая, да не такая, так как великий моденский собор затейливо разнообразен. Сбоку от собора отслаивается Музей Дуомо, связанный с ним перемычками контрфорсов и с опасно накренившейся колокольней. Сама площадь скромная, тихая, отдыхает от трудов праведных.

Точнее, целый каскад неформатных площадей, которыми Дуомо облеплен, точно грибами или же покинутыми гостиными, – они же все крохотные совсем и будто бы на себя замкнутые. Только троллейбусы да велосипедисты время от времени раскрывают в них окна и двери настежь. Галерея Эстенсе во Дворце музеев

И все-таки пинакотека. Это важно, так как картинная галерея Модены – эпилог не только всего рода д’Эсте, но и целого Фераррского герцогства: в 1854-м Франц V – эрцгерцог Австрии по линии д’Эсте и последний правящий герцог Модены – открыл ее на руинах фамильной коллекции. Того, что осталось после вековых мытарств.

В период блеска и расцвета итальянской линии рода претензии семьи д’Эсте на первородство закреплялись приглашением в Феррару лучших художников и скульпторов, а также особенно отборными коллекциями, которыми замок Эстенсе набивался по самую крышу. И для того, чтобы поражать окружение и гостей изысканными богатствами, и чтобы «обменный фонд» разрастался – известно, какие щедрые дары римскому папе Клименту VIII и австрийскому императору Рудольфу II отвалил Чезаре д’Эсте (1552–1628) в январе 1598 года, когда столицу герцогства перенесли из Феррары в Модену. Он ведь унаследовал герцогство от двоюродного брата Альфонсо II, умершего без наследников. Законность этого правопреемства как раз и оспаривали папа в компании с императором, из-за чего Феррара, до этого бывшая феодальным владением пап лишь номинально, была папским государством присвоена, как ни противился тому молодой герцог, вынуждено переформатировавший свои владения в герцогство Модены и Реджо.

Перенося столицу в Модену, Чезаре оставил в Ферраре большую часть своих сокровищ – коллекции картин и скульптур, бронзовые фигурки и керамику, драгоценности и ювелирные украшения, монеты и камни, медали и всевозможные диковины, шпалеры и гобелены. Но не спешим радоваться за экспозиции «Алмазного дворца» – лишь малой части этих богатств удалось осесть в родовом гнезде коллекционера. В Феррарской пинакотеке выставляется то, что стаскивали из церквей уже после наполеоновского нашествия – герцогскими коллекциями там практически уже не пахло. Ватикан и Вена, а позже и присоединившийся к ним Париж растащили наследие д’Эсте в разные стороны. В Модене, где Чезаре приступил к созданию новой резиденции, остались самые сливки движимого имущества. Но теперь не спешим радоваться и за новую столицу, так как блеском ее двора занимался лишь один наследник Чезаре – трижды женатый Франческо I 164(1610–1658), захвативший герцогство Пармское и постоянно пытавшийся вернуть себе Феррару. Для этого он вступил в союз с Испанией, потому и часто ездил в Мадрид, где парадный портрет его писал Веласкес. Теперь это погрудное изображение усатого герцога в латах, прикрытых алой лентой, – один из главных шедевров третьего этажа моденского Дворца музеев.

Франческо I украшал столицу как мог. Озаботился дворцом, который должны были наполнять новые художественные сокровища, для чего заказывал мраморные бюсты Бернини и скупал холсты знаменитых художников. Это при нем в Модене прописались картины Веронезе и Корреджо, Гольбейна и Чима да Конельяно, Пармиджанино и болонских академиков – братьев Карраччи, а также Сальватора Розы, не говоря уже о холстах мастеров рангом пониже. Франческо известен еще и тем, что скупал по дешевке иконы в монастырях, а когда священники сопротивлялись (известны и такие случаи), тайком менял подлинники на копии. Жаль только, что Франческо прожил всего 48 лет, а его сын Альфонсо IV, сделавший красивый жест и открывший картинную галерею публике, правил и того меньше. Всего четыре года, прожив 28 лет. Далее все пошло по наклонной, так как дети Альфонсо искусством не интересовались. Франческо II и Ринальдо I самоутверждались совершенно на иных поприщах, поэтому я им тут даже даты жизни не проставлю, а вот Франческо III (1698–1780) и вовсе решил избавиться от лишнего хлама. Это именно он летом 1746-го продал лучшие картины из семейных собраний польскому королю Августу III (1696–1763), только-только начавшему собственную коллекцию.

За сто тысяч венецианских монет, эквивалентных 650 кг золота, Альфонсо отдал Августу те самые работы, что теперь оставляют славу Дрезденской картинной галереи: Веронезе и Тициана («Динарий кесаря»), Пармиджанино и Корреджо (с великим «Поклонением пастухов»), Рубенса и Ван Дейка, Гверчино и Рени, Гольбейна и Веласкеса…