Дмитрий Бавильский - Желание быть городом. Итальянский травелог эпохи Твиттера в шести частях и тридцати пяти городах

«Полному восстановлению поддаются только ложные воспоминания», – вздыхала Светлана Бойм в своей самой известной книге, посвященной будущему ностальгии. Скоро ее переведут на русский, и тогда станет доступной глава, посвященная эпохальной реставрации Сикстинской капеллы, когда фрески Микеланджело восстанавливали в прямом эфире.

Справедливости ради надо сказать, что этот проект японской компании Nippon TV Networks, пришедшийся на 1980-е годы, возник на заре цифровой эпохи, когда постмодернизм существовал в основном в теории и в литературе.

Реставрация ватиканских росписей кажется Бойм важнейшей развилкой, меняющей «работу» ауры, про которую она поясняет: «aura – слово, на иврите означающее „свет„, – определялась Вальтером Беньямином как опыт недостижимого, дымка ностальгии, не позволяющая обладать объектом желания. Если аура неосязаема, то патина, напротив, вполне видима…» 120

Вообще-то снятие копоти и проявление первоначальной свежести красок («реставрация означает возвращение к первоначальному состоянию, предшествующему историческому „грехопадению„»), как бы отменяющее века их бытования, приводят к радикальной перемене участи этих и каких угодно фресок, так как естественная эволюция стен отныне сошла с траектории.

Бойм вспоминает о принципах барочной реставрации, когда к остаткам древних мраморов приделывали новые детали, дабы получить третьи результаты. Парадокс в том, что мизансцены Кампосанто, поднятые из праха для того, чтобы как можно меньше утрат напоминало об эпохах запустения и разрушений, оказываются памятником этим самым лакунам и умолчаниям. Но что будет честнее – следовать барочникам или делать вид, что с картинами ничего не случалось, – Бойм не знает. Я, видимо, тоже.

Если произведение действительно начинает жить самостоятельной жизнью, как можно лишать мастера последней воли к открытию своего шедевра превратностям времени? Что является более аутентичным: первоначальный образ Микеланджело, защищенный от временных катаклизмов, или исторический образ, стареющий с ходом столетий? И что, если бы сам Микеланджело отверг соблазн вечной молодости, предпочтя ему трещины и ветшание?

Кстати, Микеланджело и его современники любили восстанавливать памятники Античности, сохранившиеся во фрагментах и руинах. Их метод работы был противоположен тотальной реставрации 1980-х годов. Художники XVII и начала XVIII века были ориентированы на сотрудничество с мастерами прошлого. Они могли восстановить руку или ногу античной статуи, вернуть отпавший нос или отбитое крыло ангелу, даже снабдить восстанавливаемую скульптуру матрасом, как это сделал Бернини с древнеримским спящим Гермафродитом. Творцы Ренессанса и раннего барокко никогда не пытались подделывать свою работу под старину. Они оставляли шрамы истории в неприкосновенности, наслаждаясь одновременно интимной теплотой мрамора и таинством дистанции. В реставрации они намеренно использовали камень иных оттенков, чтобы обозначить творческую границу между собственными дополнениями и фрагментами самих античных статуй… 121 Работа под старину

Отреставрированные остатки фрески Пьеро ди Пуччо помогают соединить собственные ощущения от Пизы с мироустройством, позаимствованным из «Божественной комедии», чтобы добавить к средневековому матрасу «ножку и крылышко» современных потеряшек вроде меня.

«Возможно, достаточно заметить, – говорит Борхес кому-то в сторону, – что Ад Данте – возвеличенный образ тюрьмы». Причем необязательно внешней. Единственное, чего нет в Пизе, так это Рая, все еще не восстановленного после бомбардировок.

Однако реставраторы трудятся и над ним тоже.

Твиты из Прато и из Лукки

Сб, 23:46 : С Прато мне не слишком повезло – капеллы с фресками Аньоло Гадди и картинами Филиппо Липпи оказались на территории Музея Дуомо, куда не пускали после пяти.

Вс, 00:37 : В старинных городах быстро отвыкаешь от современной архитектуры, которая, если встречается, начинает резать глаза.

Вс, 01:10 : Всю дорогу от Прато до Пистойи на долгие километры растянуты питомники деревьев, уже сейчас, «по службе», выглядящие как регулярные парки – сначала шеренги одного сорта, потом другого, дальше третьего, и так десятки разнообразных видов кипарисов, туй и прочего юга. Красота вокруг созидается столетиями, стихийного в Тоскане мало, разве что закаты, особенно эффектные вне городов, среди холмов, когда видишь их, передвигаясь по скоростному шоссе.

Вс, 01:13 : Где-то тут, между Прато и Пистойей, проехал я и Коллоди – с большой фигурой Пиноккио на въезде. Вот и туманы над вечерующими прогалинами тоже кажутся рукотворными. То ли костры жгут, то ли кто-то громадный курит свою сигариллу.

Вс, 01:1 6: В Лукке сегодня на всех (!) площадях – блошиный рынок, из которого богатств для красивой жизни можно понадергать за полчаса.

Вс, 02:08 : Вообще-то в Лукке я искал Палаццо Пфаннер с английским парком XVIII века, но вместо этого попал на Виллу Гуинджини (1418) с хорошим музеем.

Вс, 02:29 : В Сан-Микеле-ин-Форо с роскошным фасадом меня интересовала только картина Филиппино Липпи «Святые Елена, Иероним, Себастьян и Рох».

Вс, 02:34 : В Сан-Фредиано с почти равеннским светлоликим мозаичным фасадом я искал капеллу, расписанную Аспертини, однако она оказалась закрыта решеткой и темна.

Вс, 02:42 : В Сан-Мартино идут посмотреть надгробье Илларии дель Карретто в ризнице, но проходят мимо огромного Тинторетто, потому что в путеводителе он не упомянут. А ведь это так странно – увидеть Тинторетто в сугубо тосканской церкви, нет? Придорожный Прато

Несмотря на то что Малапарте считал Прато самым светлым городом Тосканы (примерно таким же светлым, как Сиена), мне с его «внутренним светом» не повезло – заплутав по дороге из Пизы, я опоздал в местные музеи, а также не увидел капеллы с фресками Аньоло Гадди и картинами Филиппо Липпи в соборе Святого Стефана, из-за которых сюда и поехал. Все они оказались на территории Музея Дуомо, куда вход не со стороны роскошного фасада, но из подвальчика колокольни, ведущего прямо в затяжной прыжок трансепта к алтарным апсидам.

Эх, не зря Прато считается родиной векселей и банковских чеков, изобретенных Марко Датини в XIV веке (о чем стало известно лишь пятьсот лет спустя, причем совершенно случайно), а еще и фальшивых банковских документов: Музей Дуомо здесь, куда свалено все, что «выбросить жалко», – еще один эвфемизм «вида на Провал», существующего без чьих-либо усилий, но закрывающегося в пять вечера, ибо выходные же.

Я пришел без десяти пять, но мне билет так и не продали, хотя девушка продолжала сидеть на кассе, а в самом соборе, со стороны нефов, безбилетников к сакральному искусству не пускала усатая старушка маленького роста. Среди полосатых колонн и не менее полосатых арок боковых проходов, по-тоскански чередующих контрастные каррарские мраморы, казалось она крохотной, не больше нэцке, фигуркой, вписанной в закрытое (в том смысле, что чужое) пространство.