Анатолий Чмыхало - Седьмая беда атамана

Минуты вынужденного ожидании показались ему длинными. Но вот совсем обыденно в полночной тиши зазвучала гортанная хакасская речь. Звуки приближались. Двое рысцой подъехали к поскотине, в одном из них Иван по голосу узнал Миргена и обрадовался, что с Миргеном вроде бы ничего не случилось. Затем всадники неспешно проехали в ворота поскотины и закуролесили по крапиве, разыскивая притаившегося Ивана. Они звали его по имени, звали и негромким свистом, не получая отклика. Осторожность не позволяла Соловьеву обнаружить себя прежде, чем он убедится в своей безопасности.

Мирген грубо выругался: его конь споткнулся, угодив ногою в ямку. И эти сердитые слова дружка неожиданно успокоили Соловьева, который тут же коленом тронул Гнедка навстречу скрытым крапивою всадникам.

— Бежал, однако, — с неугасшим раздражением рассуждал Мирген. — Где искать будем?

— Я здесь.

С Миргеном был Казан, он клещом впился в низкорослую монгольскую лошадку. Лицо Казана нельзя было рассмотреть в кромешной тьме, но фигурою это был типичный степняк: приземистый, с высокой грудью. В руке он навскидку держал короткоствольный кавалерийский карабин.

— Кто стрелял? — подавляя в себе беспокойство, спросил Иван.

Он не ждал ответа. Он всем своим существом уже почувствовал, что стрелял именно Мирген и что случилось то самое, непоправимое, чего не хотел и чего так боялся Иван. И вот теперь Мирген убийца, а Иван невольный его сообщник. От этого сознания Соловьев протяжно застонал, и этот стон удивил Миргена.

— У тебя, оказывается, пузо пустой, — высказал догадку хакас.

Упрекать его не имело никакого смысла, ибо ничего уж не вернешь и не изменишь. Да, убийство случилось, оно должно было случиться. Пусть не сегодня и не завтра, но через месяц или даже через год. Для того люди и ходят по земле с оружием, чтобы стрелять, а иначе к чему оно?

— Как же ты? — спросил Иван у Миргена.

— Оказывается, убил, — дернул плечом тот.

Иван, с новой силой почувствовавший беду, пришпорил коня, ему хотелось поскорее покинуть это проклятое место. Он не оглядывался ни на чужую ему деревню, ни на своих случайных спутников. Он смотрел только вперед, но и там, впереди, он ничего не видел. Тьма была непривычно непроницаемой и вязкой.

Сейчас он со всей ясностью понял, что ничего не дается просто, за все в жизни нужно сполна платить. За погоны урядника, которых и поносить-то не пришлось, он уже заплатил арестом и тюрьмой, за побег из домзака — полной отчужденностью от людей и ненавистными скитаниями. Ему же придется платить и за этот выстрел Миргена.

— Хлопнул, оказывается, — равнодушно, как о чем-то незначительном, сказал Мирген.

Над горами заботливой хозяйкою всходила полная луна. Она высветила реку в серебристой оправе разросшихся тальников, всю огромную чашу долины с избами села Сютик на том берегу. Именно в этом селе, как сообщил ему Казан, мать и отец Ивана с весны пасли скот. Когда Мирген вошел в читальню, дружинники как раз и обсуждали, где лучше устроить засаду, чтоб половчее схватить Соловьева. Покойный Андрей, так звали бородатого, настаивал именно на Сютике.

И нестерпимо захотелось Ивану повидать стариков, что-нибудь разузнать у них о Насте, которую он не забыл, объяснить им свое положение. Пусть не особо ждут перемен к лучшему, если перемены и случатся, то не скоро и, может, даже не в ту сторону, и надо родителям ко всему быть готовыми, даже к самому худшему.

— С нами, Казан? — вдруг спросил Соловьев.

— Совсем, совсем, — торопливо Мирген ответил за родственника. — Что делать дома?

Казан дышал трудно, по-собачьи, ему было горько расставаться с семьей, но арест много хуже, и хоть стрелял в Андрея не он, отвечать за убийство все-таки придется.

— Надо всех убить, — с досадой махнул рукой Казан. — Тогда не будет свидетелей. От черного языка беда.

— Надо, оказывается, — с сознанием допущенной промашки проговорил Мирген.

Когда всадники, не найдя брода, пустили коней вплавь и, преодолев течение, переправились через реку, в Копьевой глухо ударил выстрел, а следом за ним протрещал, как хворост в костре, нестройный залп. Это перепуганные дружинники, придя в себя, запоздало стращали банду. Сейчас они, конечно же, выставят вокруг деревни тайные караулы, а преследовать Соловьева ночью все же не решатся — они уже догадались, что Мирген не один.

«Вот и все! — думал Иван. — Теперь все!»

Стрельба в селе подстегнула Ивана и его спутников. Они принялись нахлестывать плетками и шпорить коней, как бы стремясь во что бы то ни стало опередить друг друга. Скачка прекратилась лишь тогда, когда, пронесясь по извилистому, выкошенному в низине логу, всадники углубились в сырой от росы сосновый лес. Это было подножие горы Верхней, остроголовой, самой высокой в этом крае. С нее открывался вид на десятки километров вокруг, лучшего места для наблюдения за всхолмленной Прииюсской степью нельзя придумать.

С небольшой площадки из зарослей можжевельника и малины, приложив ладонь козырьком, Иван наблюдал за ощетинившейся тополями поймой реки и за всей прилегающей к ней степью с рядами скошенной травы, с копнами и стогами свежего сена.

Был ранний час, когда тьма боролась со светом. Сумрак становился жиже и рассеивался на открытых пастбищах и лугах. Солнце должно было вот-вот взойти, а лунная коврига все еще посвечивала спокойным голубым светом. Удостоверившись, что преследователей нигде нет, Иван сказал, что нужно бы разложить дымокур от гнуса. Он не привлечет чье-то внимание, так как в эту пору сенокоса луга были повиты дымом.

Иван сразу определил, что жить здесь им будет удобно. Ни пешему, ни конному нельзя и пытаться незаметно приблизиться к горе. Для начала решили построить на открытой площадке шалаш, а к осени выкопать землянку. Пока Мирген и Казан ломали для шалаша молодые сосенки, рыскавший глазами Иван увидел невдалеке стадо и принялся пристально разглядывать его. Это был сплошь молодняк — бычки и по первому году телята — здесь же были и овцы. Но стадо пас мужчина, совсем не похожий на отца: меньше ростом и одет он был в какую-то невообразимую хламиду с длинными рукавами и оборванными полами.

Стадо текло из Сютика. Значит, отец Ивана пас в селе другой, дойный гурт или вообще жил не здесь — в Сютике, об этом хорошо знал Иван, у отца не было ни дружков, ни знакомых. Уж скорее казак Николай Семенович вернулся бы в Озерную, что ни говори, а там он свой человек. Что же касается прежних его загулов и пьяных драк, то о них в станице давно позабыли, в памяти людской их потеснили кровавые события гражданской войны.

Иван приметил, как берегом спокойно проехали два всадника, их сопровождала пестрая дворняжка, она то забегала вперед и поджидала их, то отставала и затем догоняла крупными прыжками — ее короткоухая голова выныривала из прибрежной осоки. Эти двое ехали на покосы — в мешках, лежавших поперек седел, везли харч.