Анатолий Чмыхало - Седьмая беда атамана

Слухи об этом отряде были сильно преувеличены, в нем насчитывалось всего около двадцати человек. Что же касается оружия, то оно было у всех, но патронов не хватало — приходилось лишь по дюжине на стрелка. В прошлом году возили с собой пулемет «гочкис», да опять-таки из-за нехватки патронов пришлось бросить — закопали в болотистой тайге за Божьим озером; конечно, при необходимости можно и отыскать.

Под распахнутым окном, тычась в стеклянные шибки, монотонно гудел шмель. Иван сосредоточенно грыз ногти, слушая Макарова и стараясь не пропустить ничего из сказанного им. Изредка Иван шумно вздыхал все от того же внутреннего напряжения. Перед Иваном на столе стояла кружка с заваренным смородиной чаем, но он не касался ее.

А Макаров, разомлевший от тепла, катал по столу шарики из вяленой конины, бросая их в рот, да крупными глотками отхлебывал свой чай. Время круто обошлось с ним: он сильно выхудал, стал еще сутулее и вроде бы поуже в плечах. В глазах его то вспыхивали, то гасли болезненные, размытые огоньки.

— Меня не пугает ни кровь, ни смерть, — протягивая слова, говорил он. — Самое страшное в теперешней жизни — ее крайняя неустойчивость. Отсутствие твердых установлений. Если хотите — принципов. Людьми руководит одна лишь месть. Месть — и более ничего. Никто не хочет ни в чем разобраться, никто не хочет тебя понять.

— Так оно и есть, — согласился атаман.

— Диктатура, Соловьев, диктатура. Пролетариев вселяют в роскошные дворцы, крестьянам отдали чужую землю.

— Все жить должны, — сказал Иван.

Настя из-за атамановой спины услужливо подлила Макарову чаю. Она светло улыбалась, ей было очень приятно, что Иван встретил образованного дружка с подмогой, дружок, как видно, все понимает. Теперь Ивану будет полегче управляться с такой-то немыслимой оравой мужиков, а то ведь измотался весь, особенно последние дни.

— Все? Так почему же они загнали тебя в тайгу?

— Ожесточились, значит.

— Об этом я и говорю, Соловьев. Классовая месть.

Макарову нравился веселый таежный домик. Жилье нетрудно было привести в порядок, подштукатурить и побелить изнутри и жить здесь постоянно, ни с кем более не встречаться, кроме этих вот милых гостеприимных хозяев. Но это была несбыточная мечта. Не сегодня, так завтра большевики пронюхают, где Соловьев, и настырно, как блохи, полезут сюда. Они еще не сыты кровью, пролитой в гражданскую, им нужно полакать теплой крови поручика Макарова, о господи! Тошно-то как!

За столом должен был присутствовать и казачий сотник, прибывший с макаровской группой, но он оказался на удивление нелюдимым, желчным: сослался на нездоровье, еще что-то отрывисто буркнул себе под нос и ушел отлеживаться в балаган. С тем не очень разговорчивым, упрямым сотником не раз уже схватывался в споре Макаров. Нелады у них начались осенью, когда сотник по неизвестным заснеженным перевалам, по нехоженой целине и без проводника хотел идти в Монголию и настойчиво звал туда всех. Он обыкновенный идеалист, он никогда не учитывает реальной обстановки.

— Согрешил с ним, — хрипло сказал поручик.

— Бросил бы.

— Жалко. Все ж человек. Единомышленник в некотором роде.

Макаров потянулся и зевнул. С минуту сидел неподвижно, блаженно приоткрыл волосатый рот, наслаждаясь отдыхом, великодушно подаренным ему наконец. Затем с привычной настороженностью распахнул веки, начавшие было тяжелеть и слипаться.

— Я ждал вашего сообщения, батенька мой, — продолжил Макаров. — Но ни ты, ни Сима мне не помогли. Почему? Ты просто отмалчивался. Она же была где-то здесь, но встретиться с тобой не сумела.

— Попробуй тут встретиться, — с явным раздражением произнес атаман.

— Не спорю, Соловьев. Ну так что же? Громче, музыка, играй победу?

— Муртах отказался.

— Я, между прочим, не очень и надеялся. А потом уж стало совсем невмоготу.

Макаров не стал ждать, когда Сима найдет Ивана и получит от него исчерпывающую информацию. В городе шла проверка — чекисты останавливали и обыскивали каждого. Макаров бежал и после целого ряда приключений забился в одно из дальних сел Кузнецкого уезда, устроился там участковым агрономом.

Дружбы с мужиками у него не вышло, особенно с придирчивою беднотой. Голодранцы видели в нем только заезжую контру, а ведь он тогда чуждался какой бы то ни было борьбы, решил жить, как мышь в норе, потихонечку, никому не мешать. Но эта дьявольская пролетарская подозрительность! Она разрушила все его скромные планы, спустя некоторое время заставила снова бежать.

— Это было, извините меня, невыносимо! — обреченно сгорбившись, выдохнул он.

А все началось вроде бы с сущего пустяка — с обыкновенного шпагата. Макаров распределял этот несчастный шпагат, поступавший в кооперацию, между жителями села. Старался, разумеется, никого не обидеть. В губземотделовской инструкции строго предписывалось выдавать шпагат лишь тем хозяевам, у которых есть сноповязалки. Но Макаров пожалел бедняков, и жалость эта обернулась однажды настоящим бунтом против него. Мужики не хотели знать никакой инструкции, тем более, что Макаров сам же ее нарушил.

Затем тучею налетела на поля проклятая саранча, маленькое, но воистину препротивное насекомое, плодится где-то в болотах Персии и летит, чтоб ей пусто было, за тысячи верст. Жрала саранча все подряд, в неделю поля стали черными, как сажа. Ну что здесь поделаешь? Нужны были яды, а где они? Кто их Макарову даст? Говорят, до революции их ввозили откуда-то из-за границы.

— Так вот, меня и объявили заклятым врагом трудового народа и злостным саботажником. Грозились, что поставят к стенке без суда и следствия. А кому, извините меня, хочется на распыл? И побежал я, батенька мой, прямиком в спасительные горы. Опять на Монголию нацелился. Да на реке Томи волею судеб попал к разбойнику и грабителю Родионову…

— К Егорке? — с искренним удивлением спросил Иван. — Вот он где, дружок мой сердешный, а я его тут ищу.

— Уголовник. Мразь, — презрительно сплюнул Макаров.

— Кому как, господин поручик, — обиделся за Егора Соловьев. — Кто-то ведь должен дерьмо из сортиров черпать. Вы, господа, брезгуете. Да и то правда, что мало ты побыл у Егорки, не успел привыкнуть к мужицким ухваткам.

— Неужели и ты такой? — Макаров оценивающе посмотрел на атамана.

Продолжать перепалку значило кончить ее скандалом. Это понял Иван и решил обратить все в шутку. Он повернулся к Насте и спросил:

— Похож на Егорку?

Настя согласно кивнула головой:

— Ага.

Соловьев рассмеялся и, чтобы окончательно восстановить мир, заговорил о Симе. Поди ж ты, приезжала в Озерную чекисткой.

Макаров строго взглянул на Ивана, и тот понял, что допустил промашку. Насте можно было доверять всякие секреты. Но этого не знал поручик. Убеждать же его в Настиной благонадежности, в ее умении хранить тайну атаман не стал. Он просто попросил Настю оставить их один на один.