Анатолий Чмыхало - Седьмая беда атамана

К весне Иван узнал от Насти, что Марейка беременна, и строго-настрого распорядился, чтобы были прекращены всякие драки. Марейке же разрешалось жить, как она хочет, и спать вольно с кем хочет.

Это решение вполне устраивало Миргена, он не был ревнивым и считал, что на двоих им вполне хватит одной бабы, тем более такой ненасытной и горячей, как Марейка. А вот Сашка рассуждал по-иному, он был собственником, не хотел ни с кем делиться ею, потому-то стычки между соперниками продолжались, и атаман, чтоб задуревшие мужики случаем не угробили друг друга, старался не посылать их в тайгу вместе — всякий раз одного из них оставлял при себе.

Марейкина беременность не на шутку озадачила соперников: от кого? Не могла же баба понести от двух сразу. И теперь они, мучаясь неизвестностью, ждали, когда Марейка разрешится от бремени, чтобы точно знать, кому же она все-таки ближе.

На сей раз в разведку должен был поехать Соловьенок. Бесполезный разговор с ним следовало кончать, и атаман сухо сказал:

— Никакой охраны не нужно.

Соловьенок всем видом своим показывал, что просто так не уступит позиции. Он сказал, многозначительно сощурив разноцветные глаза:

— Зря, Иван Николаевич.

— Пошто? — теряя терпение, спросил Иван.

— Шепоток уловил.

— Ну?

— Есть в отряде красный лазутчик, ей-богу! Значит, голос такой я слышал, а чей он, разве поймешь. Говорит, пора пришить, сиречь угробить.

— Кого ж энто?

Соловьенок, браво подбоченясь, рассмеялся: вот, мол, какой непонятливый наш атаман, никак не может взять себе в толк, что адъютант не случайно завел беседу об этом, что заботится об Ивановой полной безопасности.

— Не меня ж, — гоголем прошелся перед крыльцом сметливый Сашка.

— Брешешь!

— Истинное слово, Иван Николаевич!

Настя вынесла Соловьенку склянку с желтоватым самогоном, кусок вяленой конины на закуску. Он церемонно принял угощение и стал управляться с ним на зависть окружившим крыльцо мужикам.

— Слышь, Настя, красные будто бы лазутчика подослали, — не без бахвальства сказал Иван. Он, конечно же, не верил Сашке — чтобы поверить, нужно быть круглым идиотом, потому как в отряде знали все друг о друге, какие-то случайности здесь исключались. Но Соловьеву было лестно, когда вот так говорилось о нем. Значит, атаман чего-то стоил, если к нему засылали шпионов и даже убийц.

Настя поплотнее укутала в лежащий на плечах кашемировый зеленый платок свою высокую, острую грудь и, поддерживая в Иване духовную крепость и уверенность, что в конце концов все будет хорошо, надменно сказала:

— Руби головы.

Она быстро освоилась со своим положением супруги атамана. Когда Иван куда-нибудь уезжал, она оставалась главной на стане. И неизвестно еще, кого больше боялись мужики: Настю или самого Ивана. Особенно строгой была она с женщинами и детьми, грубо отчитывала их за каждую мелочь, распоряжалась ими как только хотела.

— Руби головы, Ваня, — не вникая в подробности мужева сообщения, повторила она.

— Ты вот сперва послушай.

Сашка уж и не рад был, что придумал глупую историю с покушением на жизнь атамана, но слово не воробей — его не поймаешь. Нужно было как-то выкручиваться. И Сашка невнятно пробубнил, передавая Насте пустую мензурку:

— Красный террор, значит. Вот гады! Да чтобы нашего Ивана Николаевича… Да как же можно допустить! — и несколько раз хлобыстнул себя кулаком по бедру.

Атаман немножко помягчел задубелой душой. А то ведь с ночи было ужас как тоскливо, не знал, что делать и куда себя деть.

— Спасибо за своевременное известие, — солидно, учеными словами поблагодарил Иван и отозвал Сашку в домик.

— Окороти их, — быстрым танцующим шагом Настя прошла к крыльцу.

Соловьев теперь доверял Сашке больше, нежели многим другим. Сашке, кроме поездки к горе Бобровой, придется выполнить еще и такое поручение: побывать на зимовке у Теплой речки, связаться с Егоркою Родионовым и поторопить того. Дело, мол, уже не ждет. Доколе, мол, томиться обманутому православному народу?

— Только Егорке и откроешь, где я.

— Что получается, Иван Николаевич? — не очень уверенно протянул Соловьенок.

Атаман побагровел, он хотел было обложить адъютанта отборным матом, да сдержался. Зачем Ивану кричать на учителя, когда стоит только мигнуть тому же Миргену, и станет Сашка вонючей падалью на прокорм воронью? Но можно понять и Соловьенка: ведь бегает же от него эта шлюшка! Не признает командирского приказа!

— Зови ее.

— Кого, Иван Николаевич?

— Кого, кого, — передразнил Иван Сашку. — Будто не знаешь.

— Я сейчас! — с надеждой воскликнул Соловьенок.

Когда за ним закрылась дверь, Иван хмуро прошелся по комнате и остановился в шаге от Насти:

— Пошто же нет на нее удержу?

— А по то, что любит она, коли мужик управляется с бабой. Очень ей это даже нравится, — ответила Настя. — Всем, однако, такое по душе.

— И тебе, чо ли?

— Чего спрашиваешь! Али я не баба?

— Баба, баба! — проворчал атаман. За бессонные ночи, когда в неистовой лихорадке бьешься от нахлынувшей страсти, когда все идет кругом и быль путается со сном, а боль с радостью, и так хочется сгинуть, навсегда раствориться в немом томлении, чтобы снова родиться для него же, за эти самые ночи и любил он свою Настю, смуглую чертовку, ненасытную ведьму.

Она знала это. И, как бы напоминая ему о сумасшедших бредовых ночах, она страстно вздохнула, и грудь ее вздыбилась и подвинулась к нему.

— Погоди! — отмахнулся Иван.

Лукаво блеснули Настины глаза. В глубине души она не осуждала племянницу. Ежели можно жить с двумя, то почему не жить? Попробуй вот она хоть раз изменить своему Ивану — узнает, так убьет сразу. Да в общем-то и не нужен был Насте никто, она привыкла к Ивану, ее постоянно тянуло к нему.

— Цыц! Идут! — услышав разнобой шагов на крыльце, сказал Иван.

Заспанная, заметно подурневшая Марейка сунулась в дверь животом и припала к косяку:

— Звали, Иван Николаевич?

— Не верит, — за ее спиной появился насупленный Сашка.

Атаман заговорил с укором:

— Кака ж ты така курва есть!

— Каку бог дал, Иван Николаевич. А и разве ж я в чем виноватая? — сказала Марейка.

— Девчонка!

— А хочется, Иван Николаевич! Без мужика и жисть не в жисть. Ну утерпишь разве, Иван Николаевич!

— Ох, Марейка, — с угрозой проговорила Настя, давая племяннице понять, что Иван сегодня не в духе и что шутить с ним не следует.

— Я думала, смеетесь.

И тут-то кончилось Иваново терпение. Он забегал по комнате, заплевался, стал потрясать кулаками, потом вдруг, стиснув зубы, уставился Марейке в зеленые, чуть припухшие глаза:

— Муж у тебя есть!

— Есть. Вот он, — кивнула она на Сашку. — Хоть мы, Иван Николаевич, и не повенчанные…