Кевин Барри - Ночной паром в Танжер

А знаешь почему, Чарли? Потому что если ирландцы готовы пойти на крест ради выпивки, то еще хуже у них с дурью, стоит только подсесть: потому что она избавляет от тревожности – а мы народ тревожный.

А как иначе, Мосс? В смысле – об Иисусе Христе в Гефсиманском саду – после всего, что мы пережили? Месяцы и годы без конца и края прозябаем на этом мокром проклятом рифе в заднице черной Атлантики, воплями с вытянутыми рожами умоляем дать нам света, рты зашиты, срам прикрыть нечем?

Без дури так не проживешь, Чарльз.

Приходит паром из Танжера. Усталые пассажиры бредут через терминал. Как будто они прошли какое-то испытание. Из-за короткого переезда до Альхесираса могут взыграть нервишки – этой дорогой уже ходили беды, и их старые путешествия еще отзываются в нас.

Мужчины следят, как собирается новая толпа, – позже паром может отплыть обратно.

В терминал входит Дилли Хирн и теперь стоит в толпе.

У нее выбеленные короткие волосы в прическе пикси, выбритые виски. На ней винтажные темные очки «Полароид», мужские брюки в полоску, с высокой посадкой, и белый худи «Веджа» на молнии. Она тащит за собой сумку на колесиках. Движется в ауре спокойствия – в двадцать три года у нее уже вид королевы.

Она замечает двух мужчин на скамейке у окошка Información, как они оглядывают толпу, тут же прячет лицо и сворачивает.

Поднимается в бар. Следит оттуда, дает дыханию успокоиться – ну или пытается. Сердце в груди бьется и кувыркается. Кровь кипит. Она следит поверх очков…

Да, это Морис, зыркает здоровым глазом, и да, это Чарли, с душераздирающим видом встает и медленно хромает к окошку – как обычно, подволакивая ногу.

Ладно, говорит Дилли, поворачивается к бару и просит бренди.

Чуть больше четырех ночи, январь. Долгий холодный сон зимы. Над темной рекой на фоне безлунного неба скрылись силуэты города. Лишь призраки места в доках на южной стороне бродили у строений или слонялись на ступенях вдоль реки со своими историями о старой любви. Черная поверхность реки качала огни города. Иногда трудно было не поверить, что мы всего лишь отражение и что настоящая жизнь – где-то там, в темной воде.

В «Иуде Искариоте» – нелегальном кабаке вблизи доков – имелся свой специальный стук, пароль, и только на него открывали дверь, и ты выстукивал его резко и быстро, с таким ритмом, прямо вот так…

За стойкой находился капитан корабля. Он изучал свои владения с безмятежной улыбкой. Это был Нельсон Лавин – обладатель золотого зуба и шепчущих гласных. Стоя под дозаторами, он медленно и добродушно мазнул взглядом по залу…

«Иуда» привлекал клиентуру низменную, но не лишенную очарования. Ночной народ. Падальщики. Криминальная верхушка. Они расселись за низкими столиками в приглушенном свете. На свету от их цепей на шее распространялась аура безделушной угрозы. В течение долгой ночи в лужах света, в атмосфере опасливого товарищества вокруг столиков слонялась примерно пара десятков зачерствевших душ.

Как правило, в «Искариоте» пили много, но благородно. За соблюдением этикета пристально следил Нельсон Лавин. Он сдвинул медное кольцо на мизинце, медленно покрутил и потер заветное кольцо святыми пальцами на удачу – чтобы ночь и дальше оставалась томной. Но десны у него уже опухли, а для Нельсона это верный знак, что быть беде.

Он медленно оглядывал зал и узнавал имена и завсегдатаев, их ситуации. Навел на стойке лоск тряпкой. Наклонился к сонному Винсенту Кио – взломщику, которого уже чуток качало на стуле в углу стойки.

У тебя-то все как, Винсент? В общем плане?

Вкривь и вкось, Нельсон.

Ты лучше давай-ка плечи расправь, Винс, и чтоб огонь в глазах.

Нельсон снова с улыбкой осмотрел бар…

Красавчикам здесь не место. В это Нельсон верил. Целый город мужиков, рассевшихся, как грифы, с коварными подбородками и носами-картошками.

Стив Бромелл, кокаиновый дилер, в страхе таращился на низкий жестяной потолок, будто тот сейчас обвалится, но Стиви и в лучшие времена был такой же зашуганный – и часто по уважительной причине. Если он когда-нибудь и расслабится, то тут же соскучится по паранойе.

Две ночные бабочки; сутенер; принц среди бойцов.

Здесь все себе на уме.

Пил Чарли Редмонд – один, не считая его демонов, – за переполненным столиком в конце.

В отрешенности Редмонда что-то есть, решил Нельсон: в медленном тусклом взгляде и в том, как он со скрупулезным видом рвал бирдекели.

Жесткие лица; выгоревшие глаза; час шибина [30] Shebeen – букв. «незаконное виски»; изначально нелегальный бар, в наши дни употребляется в значении «кабак» ( ирл .). .

В длинных пальцах Чарли Редмонда медленно и зловеще крутнулась водка – вращающийся стакан поймал слабый янтарный свет «Искариота».

Нельсон поднырнул под люк стойки и прошел по залу с пол-литрой «Грей Гуза» – положил руку на спину Чарли, чтобы остановить стакан, и долил доверху.

Знаешь, говорят, что водка – для невоспитанного бескультурья, Чарли?

Я воспитанный от слова «спирт», сказал Чарли Редмонд. Я вырос на обочине.

Проблеск юмора – это хорошо, но у Нельсона все еще оставалось ощущение припухлости на деснах.

Джимми Эрлс, хозяин борделя, грузно сидел за полпинтой стаута «Бимиш», посасывал ее и догонялся каплей виски «Пауэрс». Изящно шевелил губами, шепча себе под нос скорбный список своих обид. Рита Кейн, дама больших планов, раскладывала перед подругой Сильвией подробности желчного разрыва с Эдмондом Лири – простым вором – и левая рука Сильвии мягко хваталась за горло, типичное выражение беспримесного корковского огорчения. Элвин Хэй, когда-то боксер, в дальнем углу пытался бесслезно выплакать комок в горле – в ту пору умирала его жена.

От двери раздалась правильная последовательность стуков – мальчишка распахнул дверь, и головы в зале медленно повернулись, чтобы отметить появление Мориса Хирна.

Лицо под стать ночи, которую он принес с собой с улицы, – но Морис тут же расслабился и с улыбкой направился к Чарли Редмонду. Чарли встал ему навстречу, они обнялись.

Проблемы на западе, проблемы в Берхэвене – до Нельсона Лавина доходили такие слухи. Проблемы с любовью – это хуже всего. Он аккуратно водил тряпкой вдоль и против волокон деревянной стойки.

Зал задержал дыхание. Завис в моменте потенциального насилия. Морис сел напротив Чарли. Выкинул перед собой ноги. Чарли опустил длинное тонкое лицо подбородком на узел пальцев. Когда он заговорил, его глаза изнывающе умоляли.

Нельсон учел ресурсы зала на случай неприятностей. Джимми Эрлс сложен как викторианский мост, но не самых крепких убеждений с тех пор, как поручкался со смертью в ночь, когда в Кове пустили в дело нож, – с тех пор Джимми ходил со шрамом на почке. Вот Элвин свой человек, если на него найдет подходящий стих. Мальчишка на дверях отличался невоздержанной смелостью и мог помочь. Никто не знает, как повернется ночь. Нельсон тайком нащупал под стойкой успокоение в виде дубинки из боярышника.