Тэффи Бродессер-Акнер - Флейшман в беде [litres]

– А можно мне оставаться тут на ночь?

– Когда хотите.

Дэвид взял жену за руку, прижался к ней губами и застыл на минуту, глядя жене в лицо. И заплакал ей в ладонь. Тоби смотрел на них, и кинжал зависти вонзался в его усталое сердце. Они были на противоположных концах спектра: один молил Бога, чтобы его жена выздоровела, а другой ломал голову, где черти носят его жену и почему она не удосуживается даже ответить на эсэмэску.

Тоби вышел из палаты и обнаружил, что трое клинических ординаторов дожидаются его прямо за дверью.

– Вы что, совсем уже?

Они заметно удивились.

– Что такое, доктор Флейшман? – спросил Логан. Джоани и Клей переглянулись.

– Вы конспектировали, пока этот человек плакал.

Тоби двинулся по коридору, и клинические ординаторы потянулись следом, но он тут же остановился и повернулся к ним:

– Вы должны смотреть пациентам в глаза. Они не органы. Они – люди.

Он продолжил движение и остановился перед дверью своего кабинета:

– Пациенты, которые к вам приходят, пришли не на диспансеризацию. К тому времени, как они добрались до вас, они уже знают: что-то не так. Они больны. Они боятся. Вы знаете, каково это, когда тело, в котором живешь всю жизнь, вдруг восстает против тебя? Как страшно, когда система, на которую ты полагался, просто берет и ломается? Вы можете взять, закрыть глаза и попытаться вообразить, каково это?

Тоби преисполнился отвращением к этим троим и к явному удивлению на их лицах. Если так ненавидишь людей, которые в сознании, вероятно, тебе лучше было пойти в хирурги.

Он вошел к себе в кабинет и, прежде чем закрыть дверь, добавил:

– Я очень разочарован.

Ему недостаточно было простого чувства вины. Он требовал от них самобичевания. Он хотел, чтобы они колотили себя в грудь. Нельзя так рано обрастать панцирем. Боже, какие идиоты эти дети. Но что они знают о жизни? Что они знают о сострадании?

Он сидел у себя в кабинете, спиной к стеклянной стене, и невидящим взглядом смотрел в окно. Его клинические ординаторы толпились в коридоре, ожидая приказаний. Он заглянул в телефон. От Рэйчел по-прежнему никакого ответа. Он набрал ее номер. Телефон на том конце звонил, звонил и звонил и в конце концов переключился на автоответчик. Тоби решил, что надо позвонить в «Крипалу». Трубку взяла какая-то хиппушка и приветствовала его многосоставной фразой о том, какой сегодня прекрасный день здесь, в «Крипалу», и как божественное начало в ней вдохновляет ее и наполняет благодатью, позволяя ей слышать божественное начало в голосе звонящего, и что ее зовут Шалфей, и чем она может помочь…

Тоби отвел телефон от уха, поглядел на него и приложил обратно к уху, но обнаружил, что хиппушка все еще что-то трещит.

– У вас моя жена, и мне срочно нужно с ней поговорить. Или была у вас. Она уже давно должна была приехать домой, но до сих пор не появилась. Я посылал ей сообщения, но, возможно, у вас там плохой сигнал.

– Скажите, пожалуйста, как зовут вашу жену?

– Рэйчел Флейшман.

Молчание.

– Так можно я поговорю со своей женой?

– Вы не могли бы подождать на линии?

– Хорошо… – начал отвечать он, но она уже поставила его в режим ожидания, и в трубке послышались какие-то монашеские распевы.

Прошло целых семь минут, и Шалфей в трубке снова завела свое длиннющее приветствие.

Тоби оборвал ее на слове «божественное»:

– Вы заставили меня ждать очень долго.

– Я просто… – но Шалфей явно смутилась.

– Ну что, она у вас?

– Я прошу прощения, но я не имею права обсуждать наших гостей и их местонахождение. Это вопрос конфиденциальности.

– Я спрашиваю не из любопытства, – сказал Тоби. – Я спрашиваю потому, что я ее муж и я ничего не получал от нее с самой пятницы. Я начинаю за нее беспокоиться.

Он уже два раза назвался мужем Рэйчел, и оба раза злился на себя; но это было к тому же правдой – он все еще оставался ее мужем.

– Я прошу прощения, – сказала секретарша, – но я не имею права делиться этой информацией.

Тоби услышал в ее голосе тихую уверенность. Ей не впервой отвечать на такие звонки. Ее работа и состоит в том, чтобы ничего не говорить звонящим.

Он закрыл глаза и одной рукой свел на шее два противоположных конца стетоскопа, оттягивая трубки вниз, как петлю обратной конфигурации. Он изменил стратегию:

– Послушайте, не волнуйтесь, всё в порядке. Она мне не изменяет. Мы с ней недавно разъехались. Развод уже дело решенное, осталось только оформить бумаги, понимаете? Это ничего, если она у вас вдвоем с кем-то.

– Прошу прощения, но я не могу…

– Хорошо, я понял. – Он повесил трубку.

Еще с минуту он мерил шагами кабинет. Стены были стеклянные и выходили прямо на пост медсестер. Одна хирургическая медсестра наблюдала за ним. Он сделал глубокий вдох и снова посмотрел на телефон. Он послал эсэмэску:

Слушай, я уже беспокоюсь. Ты можешь просто написать, что ты жива, и сказать, когда ты будешь дома?

Он ждал, чтобы в телефоне появились три точки, которые означают хоть что-нибудь: что на той стороне прочитали его сообщение, что там есть кто-то живой… Хоть что-нибудь. Но точки так и не появились, а Тоби уже ждали клинические ординаторы.

В глубине души он верил, что Рэйчел объявится, пока он будет на работе. Если бы он в это не верил, он бы никогда не продержал так долго бедняжку Мону. Это было бы как раз в духе Рэйчел – забрать детей днем, чтобы избежать скандала. Как она, должно быть, наслаждалась, читая все его панические сообщения и представляя себе его лицо, когда он придет домой и обнаружит, что она уже несколько часов как забрала детей. Но нет, дети оказались дома.

Он распаковал продукты, купленные по дороге домой. И пошел к компьютеру, чтобы поискать рецепт мясного рулета, который нравился Солли, но интернет работал как-то очень медленно. Тоби перезапустил роутер, но интернет все еще был очень медленный. Тоби решил проверить историю поисков – иногда Солли заходил на детские сайты поиграть в игры, а на этих сайтах легко было подцепить вирус. Тоби проверил кеш. Он почистил куки. Он посмотрел в историю поиска и… ничего себе… Стало ясно, что дальше можно не искать. Последние десять сайтов, на которые заходили с этого компьютера за последние три часа, содержали хардкор-порно: круговая дрочка, милфы [12] Милф – акроним от английского Mother I'd Like to Fuck («мамочка, которой я бы вдул»), означает взрослую сексуально привлекательную женщину. Прим. ред. , едва-едва совершеннолетние девочки. Господи Исусе, прошептал Тоби. Поисковый запрос в гугле, который всё это выводил, выглядел следующим образом: «девочка багина», и когда Тоби это увидел, то чуть не упал со стула. Он открыл последний сайт, на который заходили с его компьютера. На экране вспыхнул калейдоскоп гифок и пульсирующих фигур: одной женщине выстреливали спермой на лицо – снова, и снова, и снова, и снова, и снова, и она, похоже, была от этого счастлива, а другую женщину грубо имели в анус, и она это принимала с восторгом. Но прежде чем Тоби успел возбудиться сам, он заставил себя вспомнить, зачем сел за компьютер. Он запустил проверку вирусов и стер всю историю поисков за этот день. Он с отвращением осознал, что его первой реакцией было – надеяться, что всё это искала Мона, что она отправила детей к нему в спальню смотреть телевизор, а сама села за компьютер и провела несколько приятных часов за просмотром порнографии. Мона, кроткая женщина из Эквадора, которая помогала растить их детей с самого рождения. Мона, набожная христианка, которая порой была самой незыблемой твердыней в их жизни.