Тэффи Бродессер-Акнер - Флейшман в беде [litres]

– Наш брак тут совершенно ни при чем, Тоби. Речь идет обо мне. Меня не повысили, потому что я не сказала им, что беременна.

– Чушь собачья. Тебя не повысили, потому что ты отказалась спать с Мэттом Кляйном, и еще потому, что они тебя просто не уважают.

Ее ответ прилетел как бумеранг:

– Пошел ты к черту.

Тоби не мог бы точно сказать, когда заметил в ней перемену. Да, она обращалась с подчиненными как с говном. Но такова была корпоративная культура в фирме «Альфуз и Лихтенштейн» – так они закаляли характер сотрудников или что-то еще в этом роде. Тоби иногда выражал удивление, слушая ее разговоры по телефону со стажером или ассистентом. Особенно отличался ассистент номер два: если верить Рэйчел, он в последнее время даже собственную задницу не мог найти. Когда Рэйчел говорила по телефону, до Тоби доносились фразы вроде: «Ты забываешь, с кем разговариваешь», «Я извиняюсь, ты что, меня за идиотку держишь?», «Честно, я тебя слушаю и не верю своим ушам», «Ничего личного, но когда я нанимаю человека на ярмарке выпускников в Йеле, я ожидаю, что ай-кью у него будет хоть немножко выше нуля», а также: «Видела я эти пресс-киты; они выглядят так, будто их сляпал первый попавшийся бездомный с улицы». Тоби объяснял себе, что она становится раздражительной из-за стресса на работе. Но при этом клиентам она говорила что-нибудь вроде: «О боже, неужели в прошлой жизни мы с вами были одним и тем же человеком?», «Вы просто потрясающий» и «Это просто потрясающе». Понимаете? Она и это умела, и потому Тоби было труднее смириться с тем, что она не считала нужным так вести себя дома.

Сложив два и два и примерив к себе ситуацию, он понял, что с ним разговаривают как с подчиненным, а не как с клиентом. Иногда он спрашивал жену:

– Ты когда-нибудь замечала, что разговариваешь со мной как будто я твой подчиненный? И что со своими клиентами ты по-настоящему мила?

А она отвечала:

– Господи, Тоби, ты хочешь, чтобы я и для тебя играла этот спектакль?

И начинала слащавую комедию, изображая… Тоби не знал точно, что именно – возможно, домохозяйку пятидесятых годов, а может быть, саму себя такой, какой желал видеть ее Тоби:

– Ах, как я рада, что мой муженек наконец дома! Дорогой, принести тебе мартини?

Она говорила высоким напряженным голосом, и Тоби тогда впервые подумал, что, может быть, следует ее убить.

А сейчас она сказала:

– Не хочу я твоего бульона. Хочу лингвини в соусе из мидий. Хочу пойти к «Тони».

– Хорошо, хорошо. – А ведь бульон был вкусный.

Они вышли на тротуар перед зданием. Дождь кончился, и Тоби предложил прогуляться до «Тони» пешком.

– Я не пойду пешком, – сказала Рэйчел и подняла руку. – Я уже находилась досыта.

До «Тони» было всего девять кварталов, но Тоби ничего не сказал. Она беременна. Ей нужно уступать. Она повернулась к нему:

– Я сказала, что мне надоели эти дурацкие долгие прогулки. Я их не люблю. Я их никогда не любила. Это напрасная потеря времени.

Тоби промолчал. Она была расстроена, а в расстройстве она была склонна к истерикам, и Тоби не хотел, чтобы она принялась на него орать посреди улицы на виду у швейцара их дома. Она подозвала такси. Они больше никогда не ходили на долгие прогулки. Они больше не старались передвигаться по городу вместе, разве что нужно было попасть куда-то далеко от метро, куда при этом не ходило такси. И с тех пор они никогда не оказывались бок о бок, а только лицом друг к другу либо спиной к спине.

Но та ночь почти изгладилась из памяти Тоби, когда через четыре месяца Рэйчел отправили в больницу с высоким давлением и ее акушер начал стимуляцию родов. Сначала всё шло хорошо. Они играли в нарды, и еще Рэйчел смотрела повтор подростковой драмы про сироток на портативном DVD-плеере, купленном как раз для этого случая. Такой выбор показался Тоби чересчур мрачным, но он также подозревал, что она, перед тем как стать матерью, должна проработать тот факт, что сама росла без родителей.

Но течение родов превратилось из скучного в шоу ужасов. Акушер-гинеколог куда-то делся, и его не могли найти. Рэйчел визжала на Тоби: «Ты что, совсем ничего можешь в этой больнице? Ты здесь работаешь!» – но ее осложнения были очень серьезными и непредвиденными: раскрытие не увеличивалось, кровяное давление лезло вверх, а монитор сердцебиения плода не показывал ничего определенного. Оказалось, что их постоянный акушер уехал на Гавайи.

Наконец, наконец-то после долгого ожидания пришел другой врач, но ни Рэйчел, ни Тоби его не знали; это был новый партнер акушерско-гинекологической клиники, где наблюдалась Рэйчел. У него были белые волосы, загар, белые зубы, очки и итальянский акцент. Он смотрел на Тоби и Рэйчел сквозь холодный прищур. В родильной палате, когда Рэйчел извивалась и кричала от мучительных схваток, вызванных инъекцией питоцина, акушер произнес:

– Послушайте, вы рожаете младенца или изображаете младенца?

– Ну-ка, погодите, – сказал Тоби. – Не смейте разговаривать с пациенткой таким тоном.

Рэйчел недоверчиво взглянула на мужа:

– Это все, что ты можешь? Ты будешь ему лекции читать?

Когда клинические ординаторы Тоби узнали, что он и Рэйчел в родильном отделении, они пришли туда. Они явились с воздушными шариками и цветами, как раз когда Рэйчел кричала: «Ты сюда только смотреть пришел? За кого тебя вообще держат в этом заведении?» Тоби вывел своих клинических ординаторов из палаты и попытался объяснить им, что его жена на самом деле обращалась к акушеру. Они сочувственно кивали, но им явно было не по себе. Надо было объяснить ее слова тем, что она нервничает из-за родов.

Через сутки ее кровяное давление стабилизировалось, и ей дали снотворное. Она начала уплывать в сон… Во всяком случае, казалось, что она уплывает в сон. На самом деле она погрузилась в кошмарный галлюцинаторный пейзаж. Она качалась на качелях перед своей начальной школой взад-вперед, взад-вперед, и каждый раз, когда она качалась вперед, школа все увеличивалась. Но тогда Тоби этого не знал. Он думал, что она наконец отдохнет. И потому поцеловал ее в бледный холодный лоб и шепнул: «Я скоро вернусь».

Он пошел искать Дональда Бартака, чтобы спросить, что можно сделать этому акушеру.

Бартак нашелся у себя в кабинете. Он спросил: «Это Ромалино?» Когда Тоби подтвердил, Бартак сказал: «Я его знаю. Отличный хирург, но как человек – полное говно. Обожает делать кесарево». Тоби пошел на первый этаж, чтобы поговорить с начальником резидентуры и узнать, как заменить врача; должен же найтись кто-нибудь другой, пускай даже и в праздник. Но другого акушера в больнице не оказалось, а Тоби заметил, что пока они разговаривали, звонок вызова медсестры из палаты Рэйчел звонил беспрестанно. Тоби помчался обратно в палату и застал такую картину: Рэйчел выла как зверь, а Ромалино, подняв руки вверх, словно под дулом пистолета, заявил: «Кажется, тут нужен психиатр».