Тэффи Бродессер-Акнер - Флейшман в беде [litres]

– Но тебя же не изнасиловали, – сказал Тоби, когда она вернулась домой. – Это было ужасно, но это не изнасилование.

– Я и не думаю, что меня изнасиловали. Этот человек сделал со мной нечто чудовищное. А там это понимают. Они понимают меня. Только они, и больше никто.

Тоби и Рэйчел проинтервьюировали примерно девяносто двух женщин и одного мужчину (по предложению Тоби) на должность няни для Ханны. Но им никто не подошел, а Рэйчел была убеждена, что мужчина, желающий работать нянькой, – извращенец. И наконец появилась Мона, сорокалетняя эквадорка с длинными, неровно подстриженными волосами и суровым пробором. Она только что освободилась, поскольку семейство банкира Александра Шмидта переехало в Швейцарию, чтобы там руководить новым банком. Рэйчел сначала искала кандидатов через агентство, но решила, что ей подсовывают не лучшие кандидатуры, поскольку она не может предложить няне тот набор, который предлагали сливки общества с Верхнего Ист-Сайда: отдельную машину лично для няни, отдельные апартаменты при жилье для семейства, кредитные карточки и подарки.

У Моны был собственный сын, двенадцати лет – дома, в Эквадоре. Она просила только две недели в год, чтобы его навещать. Рэйчел была знакома с Лалой Шмидт – ходила с ней вместе на барре – и считала ее предельно компетентной. Мона двигалась медленно и разговаривала как вязаное одеяло. Она единственная из всех кандидатов в няни спросила, можно ли взять Ханну на руки. Она вжала ее в свое плотное квадратное бархатное тело, и Ханна, которая еще не умела толком фокусировать взгляд, кажется, встретилась с няней глазами. То ли оттого, что увидела своего ребенка в чужих руках и спокойным, то ли от уверенности и авторитетных манер Моны, но Рэйчел зарыдала так, что Тоби никогда не видел подобного. Рыдания сотрясали ее. Он положил руку ей на спину. Она кивнула.

– Мне кажется, вы наняты, – сказал Тоби.

Мона приступила к работе немедленно, хотя Рэйчел еще нескоро собиралась возвращаться в контору. Мона проводила целые дни у них дома: она мыла бутылочки и знакомилась поближе с Рэйчел и Ханной. Она отправила Рэйчел на послеродовую йогу для женщин, переживших кесарево, – об этой группе она услышала по «телеграфу джунглей» от других нянь, людей-невидимок, знающих все тайны безупречных с виду жительниц Верхнего Ист-Сайда. Рэйчел пошла, а вернувшись, рассказала Тоби, что все занятие проплакала; ей казалось, что она не привязана к земле; как будто она неподвластна земному тяготению, если ребенок не с ней. Но мало-помалу ей становилось лучше; она продолжала ходить на йогу и уже не проводила всё занятие в слезах.

Как-то в среду Тоби вернулся домой и спросил жену, как прошел ее день. Она сказала, что решила перестать ходить в группу для изнасилованных.

– Я уже в порядке, – сказала она.

Он заметил на краю стола спиральный блокнот, заполненный какими-то пометками мелким убористым почерком Рэйчел. Рэйчел казалась благодушной и спокойной впервые за много недель. Он решил ничего не спрашивать.

В конце первого дня своей второй рабочей недели Тоби примчался домой поздно, соскучившись по Рэйчел и Ханне. Его позвали на срочную консультацию по поводу гемохроматоза. Он вернулся только в восемь вечера. Дома оказалась Ханна, но без Рэйчел. С ней была только Мона.

– Где Рэйчел? – спросил он, моя руки и забирая Ханну у няньки. Мона кормила ее из бутылочки какой-то густой белой жидкостью – гораздо гуще грудного молока.

– Она ушла на весь вечер. Сказала, что вернется к полуночи.

– Это что, смесь? – Тоби и не заметил, когда Рэйчел перестала кормить грудью.

Он отправил Мону домой и сел в кресло-качалку Рэйчел. Он качал Ханну и смотрел полицейский сериал – все сезоны подряд.

Оказалось, тем утром, когда Тоби ушел на работу, Рэйчел позвонила Алехандре Лопес и попросила разрешения зайти к ней поговорить. Еще она позвонила своим двум ассистентам и четырем подчиненным и пригласила их на ужин в закусочной «Зеленая кухня» на Первой авеню, где их с гарантией не должен был увидеть никто знакомый. Она объявила им, что открывает собственную фирму и забирает своих клиентов с собой, в том числе Алехандру Лопес. И спросила, кто хочет войти в фирму «Супер-Дупер-Креатив» на самой ранней стадии. В ту ночь она пила и праздновала, и вернулась домой только в четыре часа утра. Она вошла в квартиру на цыпочках и увидела, что Тоби ее ждет.

А теперь Тоби стоял среди своей квартиры, сжимая в руках банку арахисовой пасты, как младенца. Эту банку он схватил сразу же, как только пошел прочь от Мириам и Сынди, чтобы не выглядеть каким-то психопатом, приходящим в магазин Whole Foods только полюбоваться на разложенные товары. Он держал банку обеими руками, прижимая к груди, словно ее кто-то пытался отнять. Ему хотелось вцепиться когтями себе в лицо. Ему хотелось раздирать на себе одежды. Ему хотелось разбить эту несчастную банку, но она оказалась пластмассовая.

Флейшман, сосредоточься. Он отправился на кухню и сел за компьютер. И нашел Сэма Ротберга на фейсбуке. На самом верху висел перепост видео с сайта Funny Or Die, обошедший всю сеть уже лет десять как. Тоби стал скроллить вниз: мем с Тони Китэйн, перепост из какого-то блога про крафтовое пиво, фото Сэма и Джека на школьном вечере, посвященном точным наукам, фото Сэма и Мириам на благотворительном вечере в пользу фонда лечения склеродермы – мать Мириам купила целый стол на этом мероприятии (так говорилось в подписи под фото). Самый последний пост, две недели назад, содержал в себе фото пиццерии под названием «Папа Лу» с подписью: «Скорее папа Фу, я прав или я прав?» (смайлик «смех сквозь слезы») (смайлик «смех сквозь слезы»). Тоби вставил название ресторана в поисковую строку браузера. Ресторан оказался в городе Грейт-Баррингтон в Массачусетсе. Затем Тоби поискал «Крипалу». В двенадцати милях от ресторана. Ничего себе шуточки, блин. Рэйчел спит с человеком, который слушает Говарда Стерна. Тоби сидел, уставившись в экран. «Прилипалу».

В прошлом году Тоби и Рэйчел пригласили Герцев и Лефферов на пятничный ужин. Весь вечер накануне Тоби занимался готовкой, а когда пришли гости, подавал на стол. Все женщины охали и ахали и подчеркнуто шутили со своими мужьями на предмет того, как приятно, когда за столом прислуживает мужчина и вообще когда мужчина участвует в жизни семьи. По-видимому, гости решили, что готовила Рэйчел, а Тоби в благодарность дал ей посидеть во время ужина. Он приготовил курицу по-милански, одно из своих любимых блюд, и когда Сынди прокомментировала: «Ах, как вкусно! Это орегано?», он ответил: «Нет, эстрагон». Он заметил, как потемнело лицо Рэйчел, и стал ломать голову, какое преступление совершил на этот раз. Как это получается: он вложил столько трудов, чтобы она могла произвести впечатление на своих дурацких друзей, и все равно он ее так глубоко разочаровал?