Тэффи Бродессер-Акнер - Флейшман в беде [litres]

– Доктор Флейшман, это правда?

– Мне очень жаль. Ей просто ужасно не повезло.

– Она умрет?

– Не знаю. Сейчас ее обследуют. Прогнозы нерадужные.

Эми заплакала. Тоби аккуратно повел ее в сторону комнаты отдыха для членов семей, но не успели они туда дойти, как Эми вдруг сказала:

– Она была на самом деле несчастна. Она очень давно была несчастна со своим мужем, но из-за детей и все такое, ну, вы знаете.

– Знаю.

– Она собиралась уйти от Дэвида.

Тоби помотал головой:

– Что?

– Он ей изменяет. Не дает доступа к деньгам. Только выдает на карманные расходы. Вы можете себе представить? Она обязана растить детей, вести дом и развлекать его дружков, таких же козлов, когда они приходят играть в покер. А ведь она была юристом .

Тоби чуть не ляпнул: «А мне они показались любящей парой», но тут же сообразил, что никогда не видел Карен Купер в сознании, и потому сказал:

– Мистер Купер показался мне очень преданным мужем.

– Еще бы. Вы когда-нибудь были женаты?

– Я… да.

Она молчала, ожидая продолжения.

– Я сейчас развожусь.

Эми горько засмеялась:

– Теперь она умрет. Я просто поверить не могу, что именно теперь, черт побери, она умрет. Вы знаете, со стороны любой посмотрит и скажет: это большая трагедия, что умерла такая молодая женщина. И никто не будет знать, что настоящая трагедия – то, что она только собралась от него уйти.

Было чудовищно жарко. Его кондиционер не могли починить, потому что не хватало какой-то загадочной запчасти. Ее не нашлось во всем Манхэттене, и управдому пришлось ее заказывать. А пока Тоби просто открывал окна. Он лежал на кровати поверх одеяла в одних трусах и думал, не заглянуть ли в приложение. Вошла Ханна и пожаловалась, что Солли сидит в ванной уже час. Тоби пошел разбираться, в чем дело, и обнаружил, что сын лежит на полу, потому что кафель прохладный.

В девять часов вечера позвонили в дверь. Тоби открыл, надеясь, что это управдом, но там оказался незнакомый мужчина в велосипедном шлеме.

– Тобин Флейшман?

Пришелец вручил ему коричневый конверт с обратным адресом адвокатской конторы. Открыв его, Тоби обнаружил, что штат Нью-Йорк прислал ему постановление о разводе. На бумагах были налеплены желтые стикеры в тех местах, где Тоби следовало расписаться. Он невольно расхохотался. Разве может его брак стать еще более расторгнутым, чем сейчас?

Не будь Карла в отпуске, он рассказал бы ей о своих фантазиях отмщения. В списке фантазий значилось: не подписывать бумаги вообще и вернуть их Рэйчел через Сэма Ротберга, отправив пакет на квартиру Мириам Ротберг. Ничего другого ему придумать не удалось. Было так жарко, что даже его воображение едва шевелилось. Мир стал отвратительным местом.

«Давай будем людьми, которые идут обедать вместе после подписания бумаг о разводе, – сказала Рэйчел два месяца назад, когда они вышли из адвокатской конторы. Они принесли туда список для раздела имущества. – Давай будем людьми, которые выше этого».

«Ты что, начала ходить на новые занятия йогой?» – спросил он.

«Тоби, твоя враждебность и твой сарказм всегда ужасно мелки. Ты не можешь позволить себе этот гнев. Он тебе не идет».

Тоби повернулся и пошел прочь, но она его догнала: «В один прекрасный день, и я очень надеюсь, что этот день настанет скоро, особенно в интересах детей, я надеюсь, что ты поймешь, насколько ты озлоблен. И как только ты перестанешь злиться, твоя жизнь станет лучше. Твои проблемы решатся».

«Нет, мои проблемы решатся, когда я отделаюсь от тебя».

«Вот видишь?»

«Беда только в том, что я от тебя никогда не отделаюсь. Пока мы все живы, ты всегда будешь для моих детей родителем номер два. Я не доживу до дня, когда мои дети обретут адекватную мать, какой заслуживают».

«Как ты смеешь мне такое говорить? Почему ты продолжаешь мне мстить? Я делала то, что вынуждена была делать».

«Нет, ты ничего не вынуждена была делать. Ты хотела это делать».

«Ты знаешь, будь я мужчиной…»

«О, да иди ты знаешь куда! Серьезно, будь ты мужчиной, я бы сказал, что ты говенный отец».

Он уснул, уронив бракоразводные бумаги на соседнюю подушку. Ему снилось, что он трахает Рэйчел. Он не мог определить, в какую эпоху их брака это происходит: в чудесные ранние дни, или после появления детей, когда они спали вместе только для галочки, или в позднюю эпоху гневного секса.

Во сне он все время спрашивал: «Зачем мы это делаем?»

Она не отвечала.

«Я тебя защищал! – кричал он. – Я тебя защищал!»

Она только смотрела на него с любопытством, а потом наконец закрыла глаза и завизжала.

Он проснулся в определенном возбуждении и не стал сразу вылезать из постели. Он лежал на спине, слегка вспотевший, и пялился в потолок под тяжестью огромного потного стояка. Этот сон был похож на воспоминание, хотя Тоби был совершенно уверен, что никогда не кричал на Рэйчел во время секса и она точно так же никогда не кричала на него. Он пытался вспомнить, где видел такую обстановку, как во сне. Больше всего это было похоже на мотель в Санта-Круз, куда они поехали сразу после свадьбы. Это был не медовый месяц. Их медовый месяц прошел на Гавайях через год после свадьбы, когда Рэйчел смогла взять отпуск на работе, а Тоби выискал окно между дежурствами в больнице. Но сразу после свадьбы, на следующее же утро, чтобы не оставаться в обществе унылых родителей Тоби, он и Рэйчел поехали из Лос-Анджелеса на север, в мотель в Санта-Круз. Тогда Рэйчел еще ничего не имела против мотелей.

Их домик стоял прямо над водой, а задний двор заменяла бетонная плита, выступающая в пустоту с вершины гигантского утеса и нависающая над пляжем далеко внизу. Комната пахла затхлостью, а постельное белье – так, словно полежало в стенном шкафу, который побрызгали средством от моли. И это был не кедровый аромат.

Каждый день они гуляли по городку, высмеивая местных хиппи. Они съездили на «Загадочное место», и Тоби морочил голову Рэйчел байками о скалах-магнитах, не содержавшими ни слова правды. («Говорят, – шептал он, – что магнит действует только на людей, которые потеряли девственность до четырнадцати лет». Рэйчел изобразила, что все ее тело неумолимо притягивается к ближайшей скале, а она трепыхается, не в силах это остановить. Через десять минут их попросили покинуть территорию.)

По вечерам, на закате, они смотрели на серфингистов, которых обычно было человек сто. А их мотель притворялся отелем и в сумерки устраивал «час коктейлей», подавая уксусно-кислое вино и паршивый сыр. Но чета Флейшманов в блаженном неведении еще не научилась цинизму. Они были счастливы.

«Мне кажется, совершенно ясно, – говорила она, – океан не хочет, чтобы на нем топтались серфингисты. Если бы хотел, он бы предоставил им более устойчивую волну».