Тэффи Бродессер-Акнер - Флейшман в беде [litres]

– Нам нужно найти закусочную, – сказала я.

Работающую закусочную мы нашли часа в два ночи. Я была достаточно пьяна, чтобы не притворяться, что я не ем хлеба. А Тоби был достаточно пьян, чтобы не комплексовать из-за того, что вообще не собирается есть.

– Здесь есть туалет? – спросила Ванесса.

Туалет был в глубине помещения, как и следовало ожидать. Кто-то показал в ту сторону.

– Она, кажется, очень милая, – сказала я Сету.

– Элизабет! – но Тоби слаб о было меня остановить.

– Ты правда собираешься на ней жениться?

Сет ужасно удивился:

– Ты ей сказал?

– Конечно, он мне сказал. Сет, я не против брака. Я люблю своего мужа. Но, я думаю, ты не понимаешь, что в браке главное – не твоя жена, а ты сам.

Он уставился на меня. Но я уже не могла остановиться:

– Ты слыхал про пирамиду Маслоу? Человек нуждается в пище и укрытии. Но когда он знает, что еды достаточно, когда он это прочувствует, он уже начинает выбирать, что именно хочет съесть и сколько. Если тебе есть где жить, ты уже начинаешь задумываться, где хочешь жить и как украсить свое жилье. Что если есть еще одна потребность, которую мы не осознаем, – потребность в любви, а следовательно, в браке? Я имею в виду, когда мы стараемся доказать, что достойны любви, достойны человека, который будет любить нас превыше всего, и только нас; а единственное настоящее доказательство – это если кто-то хочет на нас жениться. Этот кто-то говорит: «Да, я буду любить только тебя. Ты этого заслуживаешь». И лишь позже, когда ты уже женат или замужем, когда эта нужда удовлетворена, ты можешь впервые задуматься, хочешь ты быть в браке или нет. К сожалению, когда до тебя доходит, что любовь тебе доступна, ты уже не свободен и нужно много мучений и много бумажек, чтобы освободиться; а всё потому, что ты понятия не имел, что расхочешь быть в браке, как только в нем окажешься.

– Про пирамиду Маслоу говорят только спьяну, – сказал Сет.

Я не обратила внимания на его слова. Я видела, на ком он собирается жениться. Но вот чего ты не знаешь, сказала я, и что тебе еще только предстоит узнать: жена – это не суперподружка и не герлфренд, которую ты решил оставить при себе насовсем. Это нечто совершенно новое. Это нечто такое, что вы творите вместе с ней, и ты в этом деле один из ингредиентов. Она не может быть женой без тебя. Поэтому ненавидеть ее, враждовать с ней или рассказывать друзьям, как она тебя мучает, – все равно что ненавидеть свой собственный палец. Все равно что ненавидеть свой собственный палец, даже если на нем начнется гангрена. Ты не можешь отделить себя от него. Ты смотришь на жену – и смотришь не на человека, которого ненавидишь. Ты смотришь – и видишь собственные слабости и собственное уродство. Ты ненавидишь собственное творение. Ты ненавидишь себя.

– Посмотри на Ванессу, – продолжала я. – Она так счастлива быть рядом с тобой, она боготворит тебя. Ей нравятся твоя одежда и твои друзья. Я тоже была такая. И Рэйчел такая была, верно, Тоби?

– Разве что совсем недолго. Но, может, она просто притворялась? Я думаю, в конце концов она просто не смогла дальше притворяться.

Сет положил ложку на стол и немного отъехал назад, насколько позволяла спинка сиденья. Но не отводил глаз от меня.

– Элизабет, полегче, – сказал Тоби.

– Я не сумасшедшая, – сказала я. – Просто груз тянет меня к земле.

– Но Адам тебя любит, – сказал Тоби. – Он не тянет тебя к земле.

– Тянет. Не хочет, но тянет. Дело не только в нем. Дети тоже тянут меня к земле. Всё тянет. Очень тяжело это осознавать, когда еще помнишь себя легкой и ловкой.

К столу вернулась Ванесса:

– Извините, мне позвонила Тамара. Она спрашивает, не хотите ли вы с ней встретиться все вместе. Ванесса огляделась. – Почему вы такие серьезные?

В течение одной опасной секунды я смотрела на нее. Мне хотелось потрогать ее – потрогать всё ее тело, чтобы вспомнить, каково ощущать себя такой. Будь у меня возможность съесть ее сердце или выпить ее кровь, я бы не колебалась. Но ее тоже настигнет время.

– Мне нужно идти, – торопливо сказал Тоби. – Моя двоюродная сестра сидит с детьми и ждет, когда я вернусь домой.

Он встал, и я тоже встала. Мне казалось, что если я сейчас дам ему уйти, то он до конца жизни не будет со мной разговаривать. Было жарко, словно в полдень. Я проводила его до дома, но когда мы оказались у подъезда, я, не говоря ни слова, поднялась с ним наверх. Шерри и ее дочери сидели на диване и смотрели передачу про спортивного агента по каналу HBO. Шерри спала.

– Мама, проснись, – сказала старшая дочь.

Шерри сонно огляделась и увидела Тоби и меня:

– Либби! Это ты?

– Шерри!

Мы обнялись.

– Ты совсем не изменилась, – сказала Шерри. – Я не знала, что ты развелась.

– Нет, я не развелась. Мы все еще живем в Нью-Джерси, у нас двое детей. Мой муж все еще на мне женат.

Шерри как-то странно посмотрела на меня и сказала дочерям:

– Это Либби, друг Тоби.

Она еще помешкала в квартире, не очень понимая, что я здесь делаю, но мне было все равно. Она подарила мне улыбку, среднюю между теплой и деловитой:

– Я очень рада была тебя видеть. Ты сможешь добраться домой?

Последний вопрос прозвучал так, словно я у нее в гостях.

– Всё будет в порядке, – сказала я.

Шерри взглянула на Тоби, но он был очень занят – доставал бумажник и телефон из карманов. Шерри попрощалась.

Через двадцать минут я сидела в спальне Тоби у окна и курила косяк, полученный от Сета на вечеринке. За косяком последовала сигарета – я купила пачку в мелочной лавке, пока мы сегодня ночью бродили по городу, но момента покупки не запомнила. Тоби сидел на постели.

– Сейчас, типа, три часа ночи. Ты же завтра будешь никакая? – спросил он.

– Да, но от меня ожидается очень немного. Здесь ужасно жарко. Почему здесь так ужасно жарко? Мне кажется, что я вижу звуковые волны.

Какого черта я здесь делаю? Мне вспомнилась ночь в Израиле, на Пурим, когда меня бросил один урод по имени Ави, а Сет еще зализывал раны после Дженнифер Элькон. Мы все трое были пьяны, как и все остальные студенты в Иерусалиме. Мы добрались до Зловещей Нищенки, потом – до Стены Плача, а у Стены встретили Бетани, некрасивую плоскостопую подружку Дженнифер. Бетани предложила выставить Сету стаканчик, и в конце концов они пошли к ней домой. Мы с Тоби двинулись дальше, ломая голову, как вернуться, не проходя мимо Зловещей Нищенки. Мы были пьяны и думали только о том, как бы ее обогнуть, но все равно пошли мимо нее. Мы оба хотели услышать какую-нибудь правду о себе. Она нас не помнила – ей вообще ни разу не удалось нас запомнить. Мы миновали ее, но тут же сообразили, что у нас нет наличных. Она закричала, требуя подаяния, и Тоби совершил ошибку – встретился с ней глазами и сказал на иврите, что ему очень жаль, но он уже отдал ей свой последний шекель. Она, конечно, отреагировала неадекватно. Она обрушила на его голову батальон проклятий: «Да не познают дети твои никогда всей глубины твоей родительской любви. Да не станут твои дети взрослыми». Потом ткнула пальцем в меня: «Да обнаружит твоя жена, что ее любовь и влечение к тебе сгнили, как твои собственные яйца».