Юлия Говорова - Лось на диване, верветка на печи

Но каждое утро он, белоснежный, и гордый, и счастливый, запрыгивал на спину никому не мешающего, просто роющего себе в грязи ямку для сна Уголька, вцеплялся клювом в его изрядно уже поредевшую щетину и гнал несчастную свинью по участку, восседая сверху, как древнегреческий воин.

Уголек ревел от позора и от ужаса. А Хиддинк от нескрываемого восторга и азарта.

Так что, помимо разогнанных Хидькой по кустам кавалеров, сбежавших от своих возлюбленных девушек и потирающих после гусиных наскоков синяки, нам приходилось спасать еще свинью.

И вдруг наш буянистый и горлопанистый Хидька остепенился и влюбился.

И почувствовал себя впервые гусем. Гусем, гусем, гусем! Он полюбил «китаянку» (есть тут такая китайская гусыня). Они ходят вместе, и он всегда за нею. Она потеряется, он ищет.

Гусиное счастье — жизнь простая: попить из лужи, трава под ногами и небо одно над головой…

Поставила точку. Отправила по электронной почте Андрею почитать.

Андрей прочитал, позвонил и говорит: «Ну кто заканчивает книгу свиньей? Ты считаешь, что этот проезд твоего гуся на свинье, белого гуся верхом на черной свинье, будет выглядеть как-то триумфально?

Вероника тебя ждет на прогулку, а вы ведь давно уже вместе не гуляли. Дождь прошел, и все флоксы завалило. Флоксы склонились.

Над рекою, над зоопарком туман, подбирается осенний туман. Купаешься в реке, и туман. Из тумана к тебе белая цапля навстречу выйдет.

Идешь собирать в ведро груши, все жужжит. Груши падают на землю и лопаются. Осы и пчелы сок находят.

Сегодня в четыре часа утра опять звонок в зоопарк: „Борисыч, купи ежа!“

А первые скинутые рога у лося! Это ведь как первая сменная обувь у ребенка!

Что твой гусь! Две цесарки недавно отбились от отряда, от шумного и неугомонного, несущегося по всему зоопарку отряда, и полюбили нашего помощника Мишу. И теперь почти неотступно рядом с ним.

Миша приходит в зоопарк на работу, они у калитки его ждут. Миша уходит — провожают. Наперегонки бегут по участку вслед за Мишей. Сережки у них из-за постоянной погони разгорелись. Они и так у цесарок уже красные, а тут еще пуще разгорелись.

Потеряют своего любимого Мишу и орут. У них ревность есть даже какая-то друг к другу из-за Миши (хотя Миша благоволит к ним обеим).

Мишу всегда можно найти по этим двум орущим цесаркам на участке. И в отличие от них, бесконечно орущих и галдящих, наш Миша молчаливый.

Да мы и все тут, конечно, в зоопарке неболтливые. Но Миша молчаливей нас всех. И вот его полюбили две цесарки, две самые суетливые, две самые взбалмошные и самые беспокойные цесарки. Вот сюжет и хорошее окончание для книги!»

Ну не знаю… По мне, так уж лучше сурикаты. Не произносилось еще это слово ни разу — сурикаты. А у нас появились недавно сурикаты.

Девочка родом из Вологды, а папа у нее — вот, вот она, долгожданная финальная точка — из Кронштадта.

У нас классическая, кинематографическая осень. Если хотят показать настоящую осень в кино, то показывают так. Когда сеет и сеет дождь весь день, ветки хлещут из-за ветра в окно, по капюшону прорезиненного плаща стучат капли, будто разгорается березовая кора. Дым от печных труб перемешан с дождем и стелется, и стелется. И очки постоянно протираешь.

Желуди, шишки падают с высоты в черные пруды, катапультируются с верхушек деревьев. По реке и по прудам рябь дождя и чмоканье этих падающих шишек.

Печки у теплолюбивых подтапливаем, опять — после без печного лета — чувствуем ноздрями дымок сосновых дров.

Последние осенние листья догорают. Огонь тлеет в глубине кучи, все дымит. Идешь вечером — и туман, и дым, и огонь в сердцевине кучи листьев. Осенний дым, перемешанный с пением волков.

Сурики каждое утро встают на подоконник, выпятив животы, и смотрят на дым из печных труб. И столбы дыма тянутся, как они. Столбы дыма из труб, и сурикаты стоят на подоконнике столбиком.

Андрей сейчас «штопает» сову. Привезли длиннохвостую неясыть. «У тебя нет нитки с иголкой?» — меня спрашивает. Я приношу, а надо зашить сове крыло. И Андрей аккуратно зашивает. Сова терпеливо лежит, глаза закрыв. Телевизор перед Андреем работает. Лапы Андрей сове перевязал, стянул слегка резинкой (если сова воткнет в тебя когти, тяжело их потом освободить). Я зашла, сова на меня посмотрела, глаз приоткрыла. С зашитым крылом отнесли ее в клетку-передержку.

А помните, что дверь в заброшенной деревеньке Распрягаево подперта старым посохом?

Дома живут у нас обычно только подростки, малыши. Все подросшие животные распределяются позже по вольерам.

Вернуться