Тара Конклин - Последний романтик [litres]

– У меня большое сердце! – объясняла Мелани Рене. – Просто моя грудная клетка не знает об этом.

Рене посоветовала ей продолжать упражнения и быть готовой приехать в больницу в любую минуту, не уезжать от города далее, чем на час езды, хорошо питаться и не болеть. Прощаясь, они снова пожали друг другу руки, и в пожатии Мелани Рене ощутила теплоту и жизнелюбие.

В течение следующих шести месяцев Мелани Джейкобс становилось все хуже и хуже. После того как ее положили в больницу, Рене часто приходила к ней в палату, и они много разговаривали и смеялись. Формально трудно было найти двух более разных людей. Рене с отличием окончила университет и получила медицинскую степень, а Мелани работала приемщицей в мастерской «Тойота», упаковщицей на консервной фабрике, официанткой. Там она и познакомилась с Карлом – принесла ему шоколадный торт, и он предложил ей кусочек. Но, как и Рене, Мелани вырастила мать-одиночка. Как Рене, она работала во время учебы, хотя так ее и не закончила, бросив университет за полгода до окончания после очередной больницы.

Месяц за месяцем очередь Мелани на пересадку поднималась выше и выше в национальном списке, пока наконец Мелани Джейкобс не была признана самым тяжелобольным пациентом в этой очереди во всей стране.

– Сомнительная честь, – прохрипела она Рене, которая наблюдала, как эта яркая, веселая блондинка высохла и превратилась в хрупкую оболочку под простыней.

Карл каждый день навещал ее после работы, принося ей еду, кино на дисках, журналы и детективы, которые читал ей вслух. Когда Мелани засыпала, он уходил и возвращался на другой день, чтобы снова и снова делать все то же самое. Его профсоюз обеспечивает неплохие бонусы, объяснил он Рене. Работа адская, смены долгие, но бросить ее он не может. По крайней мере, пока Мелани не поправится.

– Когда все это кончится, мы заведем ребенка, – как-то сказал Рене Карл после ее обычного осмотра. К тому моменту Мелани ждала донора уже десять месяцев.

– Я хочу только одного, – прошептала Мелани из-под кислородной маски. – Не важно, мальчика или девочку. Я забалую его вусмерть. У Карла нет этого гена, так что, слава богу, у ребенка не будет КФ [10] Возможно, речь идет о клубочковой фильтрации. . – И она перекрестилась под простыней. – Я заморозила яйцеклетки. Их взяли еще до того, как мне стало хуже.

Потом Рене не могла вспомнить, что тогда сказала в ответ. Возможно, она сказала: «Удачи вам. Нас у матери четверо, и, надо сказать, это та еще головная боль».

Ей позвонили в два ночи. Рене немедленно проснулась: Джонатан, привыкший к ее ночным вызовам, крепко спал рядом.

«Авария, – сказала медсестра. – Двадцать два года, женщина, белая, метр пятьдесят пять, стройная, тонкие кости, кровь группы А. Подходит».

Натягивая на кухне одной рукой пальто, другой Рене набрала номер Карла.

– Пора, – сказала она.

Операция прошла успешно. Она заняла девять часов, и Рене после нее устала настолько, что ей казалось, что вместо костей и внутренностей у нее внутри перетекает сырая, тяжелая глина. Она известила Карла, сказав, что все прошло хорошо и Мелани уже перевели из операционной в реанимацию, что он может пойти домой и поспать. Сама Рене тоже ушла домой, вспомнив только по содержанию записки на кухонном столе: «До завтра, люблю», что у Джонатана была встреча в Лос-Анджелесе, и рухнула в постель.

Через пять часов она проснулась от телефонного звонка. На экране светилось десять неотвеченных вызовов. Рене никогда раньше не просыпала телефонный звонок. Она проклинала себя, спотыкаясь и пытаясь дозвониться дежурному врачу, натягивая джинсы и туфли. В горле у нее встал ком. Ужас.

Официальной причиной смерти стала остановка сердца. Мелани провела в реанимации три часа, а потом неожиданно скончалась.

Рене отыскала Карла в маленькой часовне при госпитале. Он был один. Ему уже сообщили, но Рене хотелось увидеть его, спросить, не нужно ли ему что-нибудь, может ли она кому-то позвонить. Может ли сделать что-нибудь, все, что угодно.

– Мелани была просто слишком слаба, чтобы перенести такую операцию, – объяснила Рене. Ей и раньше приходилось говорить такое, но сейчас она впервые ощущала всю тяжесть этих слов. – Наша команда сделала все возможное, чтобы спасти ее, но ее сердце просто не выдержало.

Карл не смотрел на Рене.

– У нее было сильное сердце, – сказал он. – Это тело. И чертова очередь на пересадку. Почему ей пришлось столько ждать?

Рене уже приходилось слышать этот вопрос. Очередь на пересадку легких создавалась из соображений необходимости, учета возможного шанса на выживание и просто тупой удачи, объяснила она Карлу. Там были сложные вычисления, несовершенные, несправедливые, но эта та система, какая есть. Кого-то удается спасти. Кто-то ждет слишком долго. Кто-то умирает, не дождавшись. Доноров не хватает, вот и все.

Карл слушал и кивал. Его глаза были сухими. Он сказал, что уже отплакал свое. «Доктор Рене, спасибо вам за все». Он засунул в карман детектив, который читал Мелани перед операцией, и ушел из госпиталя.

Семь месяцев Рене ничего не слышала о Карле. Она иногда думала о нем, но у нее были новые пациенты, у каждого своя семья и своя история, и память о Мелани Джейкобс постепенно стиралась. Веселая, умная. Яркие ногти. Единственный ребенок, которого она забалует вусмерть.

И вдруг Карл постучал в дверь ее кабинета в Пресвитерианском госпитале. Был апрельский день, теплый не по сезону, Рене сняла белый халат и сбросила туфли. Рабочий день почти закончился, но дверь была открыта, и она сделала Карлу знак войти.

– Карл, – сказала она, сама поразившись, как рада она его видеть, а также тому, как тяжело было увидеть его одного, без кислородного баллона и без Мелани. Встав из-за стола, Рене обняла его.

Они спустились в больничный кафетерий, где он настоял на том, чтобы заплатить за ее кофе. Они присели за маленький столик с видом в больничный двор, в котором ворковали упитанные голуби. Четыре часа дня. В кафетерии было пусто и слишком жарко, пахло макаронами и хлоркой. Из единственного открытого окна в помещение время от времени врывались потоки свежего воздуха. При каждом таком порыве Рене старалась вдыхать глубже.

– Доктор Рене, вы когда-то хотели детей? – спросил Карл.

Мелани часто задавала Рене личные вопросы: «Какой ваш любимый фильм, доктор? Вы когда-нибудь курили траву?» – но Карл никогда так не делал, и на мгновение Рене оторопела. Отхлебнув кофе, она задумалась, что ответить. Хотела ли она когда-то детей? Она вспомнила, как они с Джонатаном обсуждали это вскоре после знакомства. Это случилось после помолвки Джо, до трагедии оставалось почти два года. Нежелание Джонатана иметь детей было почти таким же глубоким, как у самой Рене, хотя она поделилась с ним и другой стороной этой идеи. Теоретически она была не против воспроизведения новых, свежих, добротных Скиннеров. На Рене давила возможность смерти. Судя по примеру нашего отца, каждый из нас мог в любой момент исчезнуть с лица земли. А с нашей генетикой и невезучестью род Скиннеров может вообще исчезнуть. Это давление слегка уменьшилось после троих детей Кэролайн, но они были Даффи, а не Скиннеры. Уже тогда было ясно, что я вряд ли кого-нибудь рожу, так что оставались только Джо и она сама, Рене, если сохранит свою девичью фамилию и получит определенную независимость или очень понимающего партнера. Когда она объяснила все это Джонатану, он улыбнулся и ответил: «Джо прирожденный отец. Ты только посмотри на него. Готов поспорить, у него будет три жены, и по паре детей от каждой. Как минимум. Так что можешь не беспокоиться. Мы свободны».