Хэрриет Эванс - Сад утрат и надежд [litres]

– Да, и я был еще больше должен Далбитти и хозяину за квартиру. А еще я должен помогать моей семье. А еще краски и холсты… Я думал, что ты понимаешь.

Она удивленно смотрела на него. Ведь ей казалось, что самое трудное позади и теперь все будет просто.

– Да, я поняла, что ты предпочел жить вот так, хотя мистер Галвестон и мистер Бут сказали, что купят у тебя любую картину, если ты напишешь ее в духе «Встречи». Галвестон сказал, что ты мог бы взять заказ…

– Нет, не возьму! – громко заявил Нед. – Ты не понимаешь меня, Лидди, если думаешь, что я откажусь от моей работы, которая рождается в глубинах моей души, от собственного видения – всего, каким должен быть мир, как ты и я – ты и я… – Он замолчал. – Бут скоро отойдет от дел, а этому шоумену Галвестону я ничего не хочу продавать. Он уговорил бедного Ивлина Пека продать авторское право на «Жаворонков» той железнодорожной компании, и Пек согласился, потому что был на мели, а ему нужно было кормить и одевать трех младших братьев и сестер. А теперь он стал посмешищем. Картину печатают в любой газете, лучшую работу Ивлина! Селедку в нее заворачивают!

– Но что в этом плохого? – воскликнула Лидди, всплеснув руками. – Он был беден, а теперь разбогател! У его сестры есть деньги на доктора, чтобы вылечить ей руки, у всех нормальная обувь…

– Однажды ты назвала меня мальчишкой, – сказал он, и на его глазах блестели непролитые слезы гнева. – Ты сказала, что я веду себя как ребенок. Что ж, я пытался доказать тебе, что я не ребенок. Что я серьезный художник. Лидди, ты должна понять – я хороший, ужасно хороший. – Тут он схватил ее за руки. – Но я должен стать самым лучшим. А это означает, что пока не будет денег ни на женитьбу, ни на другие подобные вещи.

– Какие это – подобные?

– Семья. Дети. – Легкая краска расцвела на его щеках. – Пока я не сделаю себе имя и пока ты не избавишься от ужасного старика, который хочет увезти тебя и запереть в своей шотландской тюрьме. – Он никогда не мог произнести имя Хайворта Ронсли. – Черт побери, Лидди, ты должна сказать отцу, что не хочешь выходить за него замуж!

– Он уехал, и я не думаю, что нужна ему. Я не понимаю, почему отец поощрял его.

– Вот видишь! Все будет хорошо, если ты честно все расскажешь и твой отец позволит мне встречаться с тобой – неужели ты не понимаешь? У нас есть лишь одна альтернатива. – Он крепче сжал ее руки. У нее кружилась голова – от торопливой поездки через весь город, от голода, потому что она ничего не ела с утра; все поплыло у нее перед глазами, и она крепко вцепилась в него. – Она в том, чтобы ты вышла за меня замуж – прямо сейчас, Лидди, не откладывая. Убеги из дома, и мы будем жить, как честные бедняки. – Он тряхнул ее за плечи. – Да, Лидди, честные ремесленники. Мы могли бы…

Если бы она тогда согласилась!..

– О Нед. Любовь моя… – Лидди покачала головой. – Моя лучшая школьная подруга, Лора Козенс, вышла замуж по любви за младшего приходского священника и живет в Уэльсе. Я навещала ее в прошлом году. У них вши и блохи, крысы грызут продукты, сама она носит одно и то же серое платье летом и зимой. Я так не хочу, – она покачала головой. – Мы ели репу. Три раза. А ее муж заявил мне, что это удовольствие – жить как честные крестьяне. Я возразила ему, что крестьяне все-таки должны есть, кроме репы, еще и свинину, а он начал рассуждать про Вавилон и Мамону. Мы с Мэри выдержали у них только два дня. Даже Мэри согласилась, что у них ужасная жизнь.

Нед отвернулся от нее, а она, прикусив губу, глядела на него и вдруг заметила, что его сгорбленная спина сотрясается.

– Дорогой… – начала было она, но тут же поняла, что он смеялся. – Я не понимаю, что в этом смешного.

– Неужели не понимаешь? – удивился он, выпрямляясь и вытирая глаза. – Твой прагматизм невероятно бодрит меня, дорогая, – правда, это одно из качеств, которые я люблю в тебе…

Лидди с опаской посмотрела на него; она просто не привыкла, чтобы над ней смеялись, но, когда он произнес слово «репа», она невольно улыбнулась и сама. Он обнял ее за плечи, словно они были друзьями, а не только влюбленными, и они вместе посмеялись. Нед был для нее как солнышко, Лидди наслаждалась его золотистым теплом после угрюмой обстановки родного дома. Он улыбнулась ему и, загнув указательный палец, позвала к себе.

– Мне пора, – сказала она. – Я не могу остаться у тебя…

– Еще один поцелуй, – попросил он и привлек ее к себе. Они поцеловались, и Лидди переполнял восторг от его прикосновений, его губ, от обещания еще больших удовольствий в будущем.

– Я закрываю ночью глаза и вижу нас с тобой в нашем собственном мире, – шепнул Нед ей на ушко. – Ты повелительница этого мира. У нас растут дети – трое детей. Мы невероятно счастливы, Лидди.

– Да, – ответила она и подумала, не совершает ли она ужасную ошибку. Не следует ли ей остаться сейчас с ним, как ей отчаянно хотелось. Да. Она и сама видела тот сияющий дом на горке, скрытый от посторонних глаз. Безопасный, теплый, надежный. И она хозяйка этого дома.

Она вздрогнула, когда губы Неда обдали ее жарким дыханием и слегка коснулись ее ушей. Он погладил ее волосы и отодвинулся.

– У тебя даже ухо красивое. Я хочу нарисовать его. Ты мой соловушка в клетке. – Он посерьезнел. – Я тревожусь за тебя, любимая. Верь в меня, и у меня все будет хорошо. Очень скоро. А пока будь умницей и прогони от себя Ронсли.

– Легко сказать, – мрачно возразила она. – Но если я откажу ему, отец рассердится, и это развяжет Брайант руки. Она и так чудовищная, но пока сдерживается – боится, что я выйду замуж и мой муж будет настроен против нее.

– Как можно быть такой злой? – Нед покачал головой.

– Я тоже этого не понимаю.

– Пертви рассказывал, что она по ночам что-то бормочет сама себе. Он слышал ее голос через стенку.

– Она рассказывала нашему садовнику, что выросла во Флитской тюрьме для должников. Что просила у прохожих еду, любую еду для своей семьи через решетку в стене. Что ей было тогда четыре года. И что она ночью выбралась на улицу, когда тюрьму сносили. – Лидди содрогнулась. – Я верю этому. А иногда мне кажется, что она, по ее мнению, делает все это ради моего блага. Но чаще я подозреваю, Нед, что она просто сумасшедшая и что у нее гнилая душа. Она встает перед зеркалом и прикладывает к себе мамины платья. И при этом у нее жуткие глаза – как у заводной куклы. Ты понимаешь, что я имею в виду? – И Лидди снова содрогнулась.

– Я все понимаю, – ответил он. – Короче, не известно, было ли в ней раньше что-то хорошее… – Он взял в руки свой блокнот, прислонился спиной к подоконнику и стал что-то рисовать. Маленькая бурая пташка, сидевшая за окном, испугалась и улетела.

– Что это? – спросила Лидди.

– Не зли ее, пожалуйста. Я хочу, чтобы у тебя все было хорошо. Чтобы у нас все было хорошо. Помни про нашу мечту и береги себя. – Серые глаза Неда сурово сверкнули на его добром, мальчишеском лице. – Поцелуй меня, Лидди.