Шамиль Идиатуллин - Последнее время

Кровь заставляла Кула дышать, плакать и лезть дальше – своя кровь, стучащая в висках и в груди, и чужая кровь, красные лучистые капли на черно-белом граните, на которые Кул старался не наступать, но которые подтверждали, что Эйди не сбежал, не потерялся и не улетел, а только что прошел этой самой тропой, расщелиной, этим выступом и карнизом к этой вершине этого утеса.

На вершину Кул взобрался с большим трудом: подтянулся к последнему козырьку, дважды сорвался ногой, но все-таки зацепился, перевалился и замер, прильнув к твердой стылой поверхности, тяжко дыша и совершенно не заботясь о том, что Эйди сейчас подойдет и спихнет его в пропасть.

Кулу было все равно. Он содрал несколько ногтей, а пальцы на левой ноге сшиб так, что боялся посмотреть даже на носок сапога. В животе пел холодный ужас после оскальзывания на последнем выступе, который надо было переходить, прижавшись животом и лицом к будто отполированной стене. Она, может, и впрямь была отполирована непослушными глупами. Это соображение и помогло проскочить невозможный участок – да еще то, что тут смог пройти Эйди, хромой и с Ош на весу.

Ош, не исключено, поднималась уже и не на весу. Теперь она, во всяком случае, была в сознании: сидела посреди площадки, повесив голову меж колен, но вскинула ее, услышав Кула.

Эйди не пошевелился. Он полусидел-полулежал рядом с Ош, навалившись спиной на косой гранитный выступ, действительно похожий на плавильную печь. Выглядел Эйди плохо, серым стало не только лицо, но и борода. Приглядевшись, Кул понял, что это не седина, а то ли пена, то ли мелкопузырчатый светлый налет.

Кул, повозившись, сел и встал. Лежать было и удобней, и приятней. Ветер морозил бритую голову и свистел в уши; лоскут баулы, треща, сорвался с ноги и птицей упорхнул в Юл.

Вершина утеса и правда была довольно ровной, хоть и наклоненной от Юла, и сравнительно широкой, шагов пять в каждую сторону. Но широкость эта ощущалась, лишь если не смотреть по сторонам или вниз.

Кул не смотрел. Он смотрел на Эйди.

Тот встретил взгляд, слабо улыбнулся, мазнул ногами по камню, но не встал, а двинул рукой в приветствии Перепелов, будто издеваясь.

– Клинок этот брось лучше. Отрава там, будешь как я.

Кул, оказывается, так и сжимал в левом кулаке короткое тонкое лезвие. Эйди пояснил, будто задыхаясь:

– Про живое серебро слышал? Металл, но жидкий, тяжелый, в шарики собирается. Очень ценный. Очень ядовитый. Подышишь – помрешь. Проглотишь – помрешь в муках. У твоего дружка он вместо крови. Так что извини, что не встаю, – помираю в муках.

Ош о чем-то спросила.

– Он позволит, – ответил Эйди на степном языке.

– Вы не собирались меня брать, да? – спросил Кул.

Эйди виновато улыбнулся.

– А зачем тогда я вам был нужен?

– Пользуешься тем, что умирающий врать не должен? Умный парень.

– А раньше, значит, только врали. Ладно. Так зачем я вам был тут?

– Лучше тебе не знать.

– Убить хотели?

– Убить и не хотели, и не собирались. Кул, ты на Ош не смотри, она ничего не знает, всё – мой выбор. Нам надо уйти, уйти быстро можно только отсюда, а для этого нужна кровь невинного или смерть виноватого. Ты невинный, прости уж, я вижу. Я бы тебе просто пальчик порезал, ну, ладошку, и всё. Даже больно бы не было, а как ваши раны заживляют, ты лучше меня знаешь. И не заметил бы ничего, уснул, когда сюда дошли, проснулся – нас нет, ну и живешь дальше.

– Как я могу жить дальше? – спросил Кул, и горло его сжалось. Он прокашлялся и все-таки продолжил: – Как после этого можно жить?

– Жить можно после чего угодно, – сказал Эйди. – Ты уж поверь, сынок.

– Сынок? – повторил Кул злобно. – Ты всех сынков убиваешь или всех, кого убить хочешь, сынками зовешь? Тебе Эврай был сынок, ты его убить хотел, ни за что.

Эйди с клекотом вздохнул, сплюнул черно-серым, гадливо убрал со рта усыпанные крохотными шариками нити и объяснил:

– Он волшбу начал, а что я могу против вашей волшбы? Только бить.

– Волшбу. Он маленький глуп. Вокруг утеса пустое место, волшбу здесь не поднять.

Эйди, кивнув, спросил:

– Ты не понимаешь, что сейчас пригласил убить себя? Волшбу не поднять, никого вокруг нет, значит, ты для нас единственное препятствие.

Кул с трудом удержался от шага назад – вспомнил, что сзади пропасть, – и пообещал:

– Издали зато можно. Сейчас накроют, ждите.

– С тобой вместе.

– Поделом. Я вас накормил, я вам помогал, я думал, вы… А вы… Чепи и Позаная она убила?

Эйди перевел взгляд с Кула на Ош и обратно, хотел что-то спросить, но не стал. Коротко сказал:

– Нет, я.

– Зачем?

– Случайно. Парень волшбой нас прихватил, мог размазать – он боевой колдун, я правильно понял? Ну вот. Пришлось спасаться – ну и перестарались. Очень он сильный. А девку… Глупая случайность. Мы же к ней шли, мы столько ее искали, мы ей везли… А она как увидела, что парень ее… Ну, в траву вцепилась, точно сынок тот. У меня кровь из носу и глаз, Ош сразу без сознания – ну и пришлось. И все вспыхнуло.

Только сейчас Кул понял, как сильно надеялся на то, что Чепи и Позанай живы. Хотя бы не убиты. Хотя бы убиты не этими двумя.

Без этой надежды жить невозможно.

– Значит, из-за вас всё, – сказал он. – И огонь негасимый, и вода горькая, и дальше, значит…

Эйди что-то сказал Ош. Та равнодушно моргнула.

– У самого сил нет, так ее натравить хочешь? – спросил Кул.

– Успокойся. Больше я никого не убью. Ни сам, ни чужими руками. Ну… почти.

– Вообще никого, – заверил его Кул, поудобнее перехватывая клинок.

– Прости, – сказал Эйди устало и просто.

Как будто это было чем-то обыкновенным: ворваться в твою жизнь, притвориться самыми лучшими и нужными тебе людьми, обмануть тебя и всех вокруг, попытаться убить тебя и всех вокруг, кого-то вправду убить, а потом сказать: «Прости».

– Даже не мечтай, – очень четко выговорил Кул. – Никто тебя не простит.

– Это печально, – согласился Эйди и завозился, вставая.

Ош посмотрела на него, на Кула. Эйди, замерев внаклонку, подышал и что-то сказал ей.

– Как ее зовут? – спросил Кул, напрягшись. – Кошчы?

Ош вздрогнула, Эйди кивнул. Кул нехотя продолжил:

– А тебя?

– Хейдар, – так же нехотя признался Эйди.

– Кошчы не хочет убивать, заставлять приходится? – спросил Кул на степном.

– Умный мальчик, а дурак, – ответил Хейдар на степном же, выпрямляясь и взявшись за верхушку камня, похожего на печку. – Уймись. Нам от вас больше ничего не надо. Мы уходим уже.

Ош встала рядом с ним, прищуренно высматривая что-то за спиной Кула. Старательно не задевая глазами Кула. Перехваченный ремнями участок от груди до пояса у нее был голым, живот – не по-женски мускулистым.

– Никуда вы… – начал Кул, чувствуя, как жар ненависти спекает все внутри от колен до глаз в твердую косточку, которая не дает ни думать, ни смотреть, ни дышать, пока не выскочит наружу с ударом, с прыжком, с воплем и с выплеснувшейся из врага кровью.