Шамиль Идиатуллин - Последнее время

Позанай был бы там, если бы, подумала Айви, задохнулась, впилась пальцами в лицо и приказала себе думать о другом. О счастливом. Должно же остаться хоть что-то счастливое.

Счастье, что опытный Арвуй-кугыза не ушел, а вернулся молодым и сильным, старательно подумала Айви, вдохнула и попыталась выгнать твердый комок из горла. Беда, что кроме него, у нас нет никакой волшебной силы. И другой силы почти нет. Чуток мускульной и малость перегнойной, сколько уж можно запасти в силовых прутиках и листках. А сколько там запасешь – всяко меньше, чем собрано в одной молнии.

Вдали беззвучно полыхнуло, и Айви поняла, почему думает про молнию. На севере копилась гроза, обстоятельно и неторопливо. Она почти не чувствовалась, лишь кожа на затылке ныла да слюна сделалась вязкой – но это, возможно, от толчка, природа которого, наверное, была грозовой. Земля перестала питать волшбу, вот Арвуй-кугыза и учит использовать молнии. Впрочем, Айви в боевой волшбе не разбиралась и разбираться не могла. Она поднялась и пошла дальше, растирая затылок и высматривая на всякий случай следы Луя.

На переборку зерна и чистку склада Айви не взяли: переборщицы уже выстроились сложным рисунком и двигались в замысловатом порядке, попытка вмешаться в который внесла бы разлад и сумятицу. А для склада Айви была слишком велика и груба пальцами.

Она немного обиделась и споро дошагала до млекозавода. Там было громко и неуютно. Млечницы тоскливо ныли, как живые, – впрочем, в какой-то степени они и были живыми, – хранилища бурлили, дойные отводы шипели и покрывались то испариной, то окалиной. Пар поднимался выше сосен, разного цвета, душности и накала: один шаг переносил из жара в холод и обратно. Застывшие по местам жёны были почти не видны. Подойдя вплотную, можно было разобрать замысловатые быстрые движения рук, разгоняющих годные и малогодные молоко, сыворотку и млечную закваску по разным хранилищам. Мать-Гусыню Айви тоже заметила не сразу: та сидела в гуще тумана у сердечной мышцы завода, наглаживая ее и шепча.

Арвуй-кугыза бродил, бормоча, от установки к установке, касаясь костяных основ, мышечных стенок и керамических сливов. Айви он ловко обошел, а она застыла, поворачивая голову вслед и пытаясь сообразить, как он успевает быть везде.

– Арвуй-кугыза, здесь непонятно, помоги, – окликнула Унась от пахтателя.

Арвуй-кугыза замер, прислушиваясь, кивнул и неожиданно пошел прочь – к отвальным прудам. Он нагнулся, не останавливаясь, и сунул руку в корни травы.

– Помог, называется, – обиженно пробурчала Унась.

Остальные женщины молчали, тоже, видимо, уставившись вслед Арвуй-кугызе. Айви стало обидно за него, она хотела крикнуть что-то в его защиту, но не придумала что. Мать-Гусыня сказала, как всегда тихо, но очень слышно:

– Помог и поможет. Тебя же этой силой спасет. Не бурчи, он ведь слышит. И страдает.

– А я, значит, не… – начала Унась, замолчала и задвигала руками так, что стук пошел.

Айви неохотно подошла к Матери-Гусыне и спросила, чем помочь.

– Руки покажи, – попросила Мать-Гусыня, на мгновение отняла ладонь от сердечной мышцы млекозавода и огладила Айви пальцы, тут же шею и лоб. Ладонь у нее была мягкой и горячей. Мать-Гусыня сказала, глядя на Айви с непонятной жалостью:

– Тут справляемся, а ты силы береги, вечером все потребуются. Будешь запас запечатывать.

Хоть тут моя нетронутость пригодится, подумала Айви, стараясь не злиться, кивнула и пошла прочь. Куда беречь-то силы, они уже киснут и садятся накипью на кости.

В яле делать нечего, на берегу Айви уже постояла, следовать за Арвуй-кугызой боязно: еще окажешься на утесе, на том берегу или в ином мире.

Айви пошла на пастбище, на ходу придумывая повод. К заброшенной сыроварне она подошла с обширным и оправданным порядком действий.

Морщась от нечистого запаха и окружения, Айви осмотрелась в сыроварне, нашла шарик твердого сыра, осторожно попробовала и убедилась, что вкус вроде бы не изменился. Остался примерно таким же гадостным, каким и был, никогда она такое не любила. Айви обошла овец, сегодня особенно грустных, перекинулась словом с таким же грустным Шуэтом, Гусенком, назначенным приглядывать за отарой, – с уходом Кула пастушество легло на птенов. Поболтать Шуэту хотелось отчаянно, но сказать особо было нечего, так что Айви быстренько свернула беседу и направилась в Верхний бор и дальше в Вечный лес, не обращая внимания на унылый взгляд в спину. Хотя, может, это овцы смотрели.

Вода в ручье чуть горчила, в следующем роднике была послаще. Лес жил, шумел и пах как обычно, комары постепенно возвращались, но были удивительно ленивы, за что им большая благодарность, в отсутствие-то помощи стрижей. Иных напастей вроде клещей и кусачих муравьев Айви тоже не заметила.

Осталось убедиться, что порча обошла грибы, созревшие ягоды и нарастившие под мягкой скорлупой небольшую, но плоть орешки лещины. До поляны, вокруг которой залегали ближайшие грибницы подберезовиков, Айви не дошла: за сотню шагов до нее из-за крушины выскочил Луй, оскалился, растопырился, заслоняя просвет между кустами, и зашипел.

– Поёшь, – неодобрительно отметила Айви. – Зубы показываешь. И́гры тебе всё.

Она попробовала обойти Луя, но он не дал, отчаянно ощерившись. Айви отодвинула его ногой. Луй осторожно, чтобы не поцарапать, захватил зубами штанину и вжевался в нее, урча беззвучно, но мощно, так что дрожь упершегося в голень Айви носа прошла по коже до лопаток и выше. Айви потерла под косами, где жутко зачесалось, подхватила Луя под дергающийся, каменный от напряжения живот и подняла, не без труда отцепив от штанины.

Луй тявкнул, торопливо лизнул Айви в нос и щеку, несильно цапнул за палец и затрясся, дергаясь и шипя. Вырваться хотел.

Она шагнула между кустов, и Луй завизжал почти по-человечески. Айви зажмурилась, пережидая удар по ушам, шагнула назад, подняла морду Луя к лицу и спросила черные глаза без белков:

– Ты меня на поляну не пускаешь, что ли?

Луй дернул носом, будто кивнул.

– Ладно, – растерянно сказала Айви.

Подумала и пошла в обход поляны. Притихшего Луя через несколько шагов она выпустила, и куна заметался впереди и по сторонам, постоянно оглядываясь, чтобы пресечь возможные попытки Айви все-таки скользнуть куда нельзя. Успокоился он, лишь когда Айви отошла от поляны на безопасное расстояние и стала подниматься на невысокий кряж, тянувшийся в дневную сторону.

Луй унесся к вершине и на радостях, кажется, немедленно задавил чижика. Айви передернулась, сердито отвернулась от довольного хрустения и всмотрелась в просветы между деревьями. Ей пришлось несколько раз поменять точку наблюдения, подняться еще на полсотни шагов и присесть. И замереть.