Велько Петрович - Избранное

— Э, сударыни, вы уж меня извините, но это просто невероятно! У вас какие-то странные понятия! Жена должна повсюду следовать за мужем. Я вам очень признателен и благодарен за ту нежность и любовь, какою вы ее дарили, обещаю и впредь относиться к вам с глубоким почтением, мы будем приходить к вам в гости, но ведь не можете же вы не согласиться с тем, что конторе и жене положено быть в одном месте.

— Ах, вот вы какой! Да вы настоящий тиран! Мы так сразу и подумали, что Мумицу вам доверить нельзя.

Матич уже порывался встать и дать волю кипевшему в нем глухому раздражению, как вдруг в гостиную вбежала Мумица. Сестры остолбенело уставились на нее, а Матич раскрыл было рот, собираясь что-то сказать, но она сделала ему знак молчать.

— Теперь я знаю, кто здесь ребенок! Сами вы дети, если так говорите! Да и вы, господин Матич, недалеко от них ушли, раз так несдержанны. Все вы меня любите и желаете мне добра, и уж если речь идет обо мне, то позвольте и мне сказать свое слово.

— Мумица!

— Постойте!.. Вы, господин Матич, просили моей руки, потому что любите меня, не так ли?

— Да.

— Хорошо. Вы имеете какие-либо серьезные возражения против господина Матича?

— Но, Мумица, что это ты вдруг так!.. Grässlich! [19] Ужасно! (нем.)

— Значит, не имеете! Я тоже согласна, и делу конец. А теперь давайте спокойно побеседуем.

— Ах, Мумица, и где ты такого набралась?

Матич вскочил и поцеловал ей руку, а она, чуть покраснев, с блестящими от слез, но улыбающимися глазами, кинулась обнимать и целовать сестер.

— Ведь он любит меня, сестрички, как и вы, я буду счастлива, ну поцелуйтесь же!

И Матич обнял каждую из ошеломленных дев и на их сухих, сморщенных щеках запечатлел по поцелую.

Но вот сестры пришли в себя, переглянулись и, утирая набежавшие вдруг слезы, подавленно и смущенно залепетали:

— Нет, нет, что же это такое? Мы хотели не так!

— Что поделаешь! — сказал Матич, с довольной улыбкой сжимая руку Мумицы.

— Постойте, — вмешалась осмелевшая и почувствовавшая себя вдруг гораздо разумнее и старше сестер Мумица. — Мой долг — всюду следовать за мужем, но вместе с тем я навсегда останусь вашей прежней Мумицей, вашим первым ребенком, а он — вторым. — Здесь она смутилась. — Нет, я не то хотела сказать. Я буду и его ребенком, а он — вашим братом. Он будет любить вас так же, как и я, а вы его — как меня. Не правда ли?

Матич в знак согласия кивнул головой, а лица сестер от недоумения еще больше вытянулись.

Когда Матич собрался уходить, они, то ли от душивших их слез, то ли от щебетания Мумицы, все еще не могли произнести ни слова. И только у ворот к ним снова вернулся дар речи, и они взволнованно повторяли:

— Что вы наделали! Что вы наделали!

Вскоре Матич уехал сдавать адвокатский экзамен. Через полтора месяца он вернулся. Молодые люди обручились, а спустя две недели обвенчались и отбыли в его родной город, где он открыл свою контору.

Сестры негодовали, всему противились, но поступали так, как хотела Мумица.

Вплоть до венчания они только и делали, что лили слезы да упрекали Мумицу, что она их совсем не любит. Бедняжка Мумица даже устала от бесконечных заверений в самой нежной любви к ним. В церкви сестры так горько плакали, словно присутствовали не при венчании, а на похоронах. Перед отъездом новобрачных они заманили Мумицу к себе в комнату и потребовали, чтобы она писала им о самых мельчайших подробностях своей жизни у мужа и чтобы немедленно возвращалась к ним в случае, если ее постигнет разочарование.

Матич крутил от злости ус и иронически усмехался.

— Какие вы странные! Можно подумать, что вы посылаете ее в пещеру к тиграм.

Проводив Мумицу, они грустили, как вдовы. Только и разговору было, что о ней. И все три сходились на том, что он не будет любить ее так сильно, как они, что она еще хлебнет горя и умрет от уязвленной гордости. Каждый день одна из них писала ей письмо, давая множество советов: как вести хозяйство, обставить дом, украсить комнаты; сестры посылали ей рецепты различных кушаний, выкройки блузок и без конца вязали для нее. Но что самое главное — давали ей мудрые советы, как держать себя с мужем. Надо сказать, что их советы и наставления смахивали на наивные немецкие руководства по дрессировке зверей. Все вместе, втроем, они вкладывали письма в конверт и точно так же читали ответы, причем буквально каждое слово тщательно комментировалось. Некоторые фразы вызывали долгие споры о том, счастлива ли она и не охладел ли уже он. И в очередном послании они требовали сообщить, не заметила ли она в нем каких-либо перемен, идет ли он из конторы прямо домой, не заворачивает ли в клуб, уж не появилось ли у него какой-нибудь пагубной страсти и достаточно ли он неявен.

Время шло, и чем дольше сестры жили без Мумицы, тем придирчивее становились друг к другу. Они часто спорили о том, кто из них больше любит Мумицу и какая из них была к ней более внимательна. Вспоминали все свои размолвки и упрекали одна другую, что именно она огорчала Мумицу чаще.

Матич был для них «он». Отчасти стыдливость, а отчасти ревность мешали им называть его по имени.

Из-за работы в школе сестры не могли отлучиться из города, и поэтому молодая чета через три месяца после свадьбы решила на рождество приехать к ним и погостить у них две недели.

В доме сестер поднялась невообразимая суматоха. Каждая втайне от других готовила сюрприз.

Эти две недели они, конечно, будут жить, как и раньше. «Он» при этом совершенно не принимался во внимание. Спать они будут все вместе в той же комнате. Ее кровать поставят посередине, между двумя своими, а четвертая ляжет на кушетке, и будут меняться, чтобы каждая по очереди была подле нее. Они будут поправлять съехавшее с нее одеяло, согревать поцелуями ее озябшую руку, касаться ладонью ее лба, проверяя, не поднялся ли у нее жар.

А ему предоставят раздвижное кресло в гостиной.

Наконец молодые приехали. Оба за эти три месяца посвежели и заметно пополнели.

Вся его фигура дышала гордостью и самодовольством человека, который уверенно, по-хозяйски держит в руках поводья жизни и вовсе не собирается выпускать их. Тон, каким он отдавал приказания носильщикам и кучеру экипажа, его манера перебирать деньги в бумажнике говорили о том, что он вполне постиг искусство приказывать. А на лицо и все движения Мумицы легла печать ленивого спокойствия и умиротворенности молодой женщины, которую уже не томят смутные предчувствия и неясные желания.

Расцеловав сестер, она как бы ненароком потрепала их по щекам, окинула оценивающим взглядом и снисходительно, как старшая, улыбнулась.

— А вы хорошо выглядите. Только ты, Ангелина, немножко осунулась. Опять, видно, эта твоя бессонница. Там у нас есть хороший доктор, я говорила с ним о твоей болезни. Ах, да, я ведь писала тебе в последнем письме. Я привезла тебе виноградный сироп с бромом. Ну, как вы здесь, детки, очень вы нас ждали? Ах, мой всю дорогу храпел, ха-ха-ха!