Велько Петрович - Избранное

— Ступай прочь, ты нас больше не любишь!

На следующую ночь она не решилась проведать мужа. Но через два дня снова раздался стук.

На этот раз сестры решительно запротестовали:

— Нет, ты не пойдешь! Ты простудишься, заболеешь. Разве это человек? Настоящий тиран!

Стук повторился, и сестры, уже не владея собой, закричали с ненавистью и злобой:

— Она не пойдет! Она и так уже иззябла и вся дрожит. Души у вас нет. Она вам не рабыня!

— Ка-ак? Что вы суете нос не в свое дело? Бабы! Я зову свою жену.

— Паша! Тиран! Она наша сестра. И если вы такой бездушный, то наш долг — позаботиться о ней.

Тщетно, ломая руки, пыталась Мумица погасить вспыхнувший в сердцах сестер пожар.

Матич выругался, расшвырял все вокруг себя, потом подбежал к их двери и заорал:

— Жена, завтра же укладывай вещи! Я пошел в кафе.

И снова обмороки, нервная дрожь и слезы…

— Не вздумай завтра ехать с этим дикарем и убийцей. Останься у нас, не то весь век будешь несчастна.

Напрасно Мумица утешала их и старалась уверить в обратном — они стояли на своем: она несчастна.

На другой день молодые уехали. Сестры с пожелтевшими лицами, с красными от слез глазами проводили их на вокзал. Хотя Мумице и удалось ради всего святого уговорить их помириться с Матичем и попрощаться, все это они проделали, ни разу даже не взглянув на него.

Как только ноздрей Матича коснулся запах угля и паровозного дыма, он засмеялся и крепко обнял жену, словно боясь, что ее у него отнимут. А она прильнула всем телом к мужу, и, когда он посмотрел ей в глаза, зрачки ее заблестели.

— Хочется тебе домой?

Она счастливо кивнула головой.

Сестрам было больно смотреть на них, и они отвернулись.

Когда поезд тронулся, молодые высунулись в окошко, чтобы сестры могли помахать их платком. Придерживая жену за талию, забыв в эту минуту все обиды и огорчения, растроганный Матич тоже размахивал шляпой. На повороте он облегченно вздохнул, у него словно камень с души свалился, и нежно обнял жену, а она положила голову ему на плечо.

— Не сердись на них. Они хорошие, только очень несчастные!

— Эх, да разве я сержусь, я просто жду не дождусь, когда мы приедем домой.

Мумица улыбнулась.

— Я тоже. — И как-то совсем по-детски, с оттенком грусти добавила: — Господи, прости!

Катарина, Ангелина и Вукосава по пути в свою холодную, пустую квартиру не проронили ни слова. Только очутившись в спальне, они упали друг другу в объятия и громко, безудержно разрыдались. Но вот Ангелина пришла в себя, вздрогнула и, ощутив потребность что-нибудь сказать, смущенно прошептала, и сестры тут же хором повторили:

— Бедняжка наша Мумица, как она несчастна!

1913

Перевод И. Макаровской.

Когда Милош Ока, первый сербский доктор технических наук и главный инженер «всемирно известной» фирмы «Пенц и Брезлмайер» в Берлине, в девять часов утра входил в парадный подъезд конторы Брезлмайера, направляясь в свой кабинет, помещавшийся на третьем этаже, он испытующе посмотрел в лицо швейцара. Огромный померанец в ливрее с неподвижными усами учтиво снял фуражку и пожелал ему доброго утра. Немного успокоенный, Ока сел в лифт. В голове так гудело, словно он ночь напролет глотал крепкий черный кофе.

В коридоре он на минуту остановился. Из большой канцелярии доносился стук пишущих машинок, скрип и звяканье кареток. Барышня в черном сатиновом фартуке и в таких же нарукавниках до локтей прошла мимо него в кассу с большим исписанным листом. Ока едва удержался, чтоб не спросить, что она несет, и, как был в пальто и со шляпой в руке, повернулся спиной к своему кабинету и пошел прямо к двери, за которой через два помещения для инженеров находился кабинет директора Брезлмайера.

Подходя к двери, он слышал все нарастающий шум голосов. Сердце у него упало, но он все же взялся за дверную ручку и с силой потянул ее на себя. Семь пар изумленных глаз немедленно обратились к нему, галдеж мгновенно стих.

Ока обвел присутствующих взглядом. Два инженера, три техника и два чертежника. Все, за исключением чертежников, были старше его, тем не менее после краткой мучительной паузы они приветствовали его легким поклоном. Ока сердито мотнул головой, поздоровался и спросил:

— Господин директор у себя?

— Да, — ответили трое в один голос.

«Обо мне говорили. Должно быть, что-то случилось. Что-то ужасное», — подумал Ока и сразу почувствовал, как весь покрывается холодным потом, а ноги становятся такими тяжелыми, точно к ним привязали стопудовые гири. Чиновники раболепно раздались в стороны, однако их лица выражали самое неприкрытое враждебное любопытство. Милош понял, что они ждут от него расспросов, и, нисколько не смутясь и не удостоив их даже взглядом, решительно и внешне хладнокровно пересек комнату и вошел в кабинет директора.

— Доброе утро, господин директор! Какие новости? — с вымученной улыбкой спросил Ока старого Брезлмайера, на лице которого он уловил растерянное выражение. Тот тяжело поднялся из-за огромного письменного стола и молча протянул ему телеграмму.

Ока ледяной дрожащей рукой взял бланк с наклеенными на него бумажными лентами.

«Зондерхигель 7.30.

Сегодня точно 6 часов пускаем воду Изар поднялся течет по акведуку прогиб 1,5 м.

Ока весь ушел в телеграмму. Последние буквы запрыгали у него перед глазами. Он прочел их еще раз. Кровь бросилась ему в лицо. Жилы на висках вздулись. Он ухватился за письменный стол, чтоб не упасть.

— Что скажете? Полтора метра! Мы пропали! — прошептал директор, едва сдерживаясь, чтоб не закричать. Длинная борода его дрожала.

Ока не отрывал глаз от бумаги. Вдруг лицо его осветила лучезарная улыбка.

— Так что же вы скажете?

— Это недоразумение. Простая опечатка. Тут полтора миллиметра. Не хватает одного «м».

Брезлмайер нетерпеливо вырвал у него телеграмму.

— Как опечатка? Не думаю.

Но Ока, уже спокойно глядя на испуганное лицо старого немца, тихо и наставительно, точно учитель ученику, ответил:

— Представьте себе, что прогиб действительно полтора метра. В таком случае акведук давно бы рухнул. Были ли после этой другие телеграммы?

Старый директор, словно плачущий ребенок, который ищет утешения у старшего и сильного, принял слова Оки и веря и не веря.

— Нет.

— Это хорошо. Тогда тотчас же телеграфируйте Кеслеру, чтоб незамедлительно сообщил новые данные, причем пусть все напишет словами, без цифр.

Сказав это, Ока снял пальто, повесил его вместе со шляпой на крюк, опустился на кожаный диван и стал с интересом наблюдать за суматошными движениями патрона. Смертельный страх старого патрона так забавлял его, что он почти забыл собственную тревогу и опасения.