Велько Петрович - Избранное

— Почему? За что?

— Ах, оставим это! Все это одни слова. Я счастлив и люблю тебя, счастье мое.

Женщина встревожилась. Она не понимала его и боялась вдумываться в тайный смысл его слов.

— Ну расскажи же, что сегодня произошло.

— Потом. Сначала поужинаем.

Лишь после второго бокала шампанского, смешанного с красным вином, она повеселела. Милош без умолку болтал о событиях дня, о репертуаре театров и концертов и наконец перешел на тихий, нежный шепот. Она любила эту его нежность, которая напоминала ей ласки тигра — ей всегда казалось, что в его бархатных лапах даже в самые страстные минуты любви словно бы дремлют опасные когти.

Погасили большой свет. Маленькая лампочка, горевшая у самой двери спальни, бросала на пол неширокий круг света. Женщина оперлась на обнаженный локоть и, гладя другой рукой курчавые волосы Милоша, попросила:

— Ну рассказывай же, не упрямься. Ведь ты для того и позвал меня, а теперь заставляешь себя упрашивать. Мне бы надо молчать, тогда бы ты сам начал еще у дверей.

Милош Ока сцепил под затылком кисти рук и, глядя на потолок прищуренными глазами, заговорил вдохновенно и громко, видя в красивой женщине подле себя всего лишь преданную слушательницу, средство, дающее ему возможность высказать вслух столь приятные для него мысли.

— Итак, я добился успеха. Вышел в первый ряд. Я сконструировал акведук, о каком до сих пор ни один архитектор даже и мечтать не смел. И все оригинально, все мое: и проект и материал.

Через месяц газеты всего мира будут писать о нем и о его строителе, давать их фотографии. Через полгода все специальные журналы посвятят свои страницы великому открытию «бетона Оки» и «дерзновенной мысли доктора Милоша Оки». Извлекут из архивов и библиотек все мои ранние труды, моя диссертация выйдет вторым изданием, а моя новая книга «Современный монументальный стиль в архитектуре и адекватный материал» станет важной вехой в развитии науки вообще, откроет новую эру в архитектуре в сделает меня почетным членом многих академий. Она принесет мне славу и богатство.

Ах, дорогая моя, нелегко мне было выстоять. Никто меня не понимал: ни патроны, ни коллеги, ни рабочие, ни публика. Но я все поставил на кон, лег под своды своего создания; сердце мое замирало от страха, я знал, что если акведук рухнет, он похоронит меня под собой. Но, одержав победу над собственным малодушием и нерешительностью, я одержал победу над миром и сейчас с самой высокой своей башни, построенной в Зондерхигеле, помахиваю, словно майским флажком, и все меня видят, и все мне рукоплещут.

Если б ты только знала, что я создал! Я взял природу за рога, покорил стихию, и теперь она повинуется мне, делает то, что я ей велю. Целую реку я вышиб из ее древнего русла, увел в сторону, загнал в свой акведук и швырнул на турбины, и вот она послушно вертит колеса, дает свет, режет сталь, пилит дерево, греет камины, толкает паровозы, перевозит людей, грузы, деньги и идеи.

Когда в позапрошлом году огромная колония заводов Блайхграмма в Зондерхигеле в Баварии объявила конкурс на лучший проект использования энергии реки Изар, которая протекает на высоте сорока метров в пяти километрах от долины, где расположена колония, я сделал проект и вручил его Брезлмайеру. Я работал три месяца, не разбирая ни дня, ни ночи. И все это сверх своих служебных обязанностей. Когда он увидел мой проект, он просто остолбенел. Он полагал, что я построю каскад, что дало бы сорок — пятьдесят тысяч лошадиных сил, но я сделал акведук, который вбирает всю реку у самого Зондерхигеля и ведет ее к заводам, где она падает с двадцатидевятиметровой высоты в искусственный рукав, направляющий ее назад, в старое русло. Смета требовала миллионов, но падение воды давало пятьсот тысяч лошадиных сил.

Брезлмайера испугали не столько огромные затраты, сколько сам проект. «Это невозможно. Неужели вы надеетесь перенести такую бешеную реку на этих зубочистках?»

И в самом деле жуть берет при взгляде на мой проект. На протяжении полутора километров впечатляющей параболой поднимается, — шесть метров в поперечнике, — тяжелое искусственное русло на двухстах одиннадцати парах столбов. Каждый из них тоньше моей талии, самый низкий — четыре, самый высокий — тридцать два метра.

«Это абсурд, это истерия! — кричал старик. — Я бы не решился пройти под его сводами даже при пустом русле!»

Я смеялся, но все же упросил его послать проект на конкурс. Старик согласился только потому, что нисколько не сомневался в его провале. Но наш проект приняли. По ходатайству молодого Блайхграмма.

Брезлмайер был поражен. Да и сам я, должен признаться, был ошеломлен до крайности. Брезлмайер трижды спросил меня: «Вы берете на себя ответственность?» — «Беру!»

И мы начали. Работами руководил Кеслер, веривший в меня, вопреки доводам собственного разума. Он понимал, что на карту поставлено принципиально новое решение, что это экзамен на зрелость моего бетона, и хотел участвовать в его триумфе. Однако я пережил с ним немало тяжелого. То и дело он посылал телеграммы, полные сомнений и тревожных предчувствий. Когда поставили опорные столбы и соединили их, рабочие и крестьяне из окрестных деревень оставили строительство. Они ни за что не соглашались работать в самом русле и на сводах. «Рухнет! Рухнет!» — слышалось со всех сторон. С большим трудом удалось мне ободрить Кеслера, а он с трудом уговорил рабочих снова взяться за работу. И вдруг я получаю от него отчаянный призыв: «Немедленно приезжайте, трещит!» Я был на грани самоубийства. Но где-то в глубине души жило сознание: я тут ни при чем, виноваты строители. Придумал какой-то предлог и поехал. От станции я шел один, сторонясь людей, высоко подняв воротник какого-то лапсердака, который надел на себя, чтоб не быть узнанным. У меня дух перехватило, когда я, подходя к стройке, увидел тысячу рабочих, работавших над осуществлением моего грандиозного замысла: чудовищная сороконожка, подобная огромной доисторической амфибии, уже выгнула свой гребень.

Кеслер, бледный, как полотно, бросился мне навстречу.

«Идите за мной», — шепнул он, запинаясь от волнения. «Подождите. Где трещит? Внизу, у основания?» — процедил я тоже шепотом. «Да». — «Это оттого, что, когда вы отливаете свод, не поддерживаете столбы с противоположной стороны. И тяжесть готового свода давит туда, где свод еще не готов и где, следовательно, нет равного противодействия».

Глаза Кеслера сверкнули.

«Третью пару столбов я засыпал внизу. Осторожно, на нас смотрят! Видите?» — «Вижу, — ответил я сквозь зубы, равнодушно попыхивая сигаретой и делая вид, что осматриваю окрестности. — Стало быть, внизу, как я и предполагал. — Я облегченно вздохнул. — Так, а теперь делайте так, как я сказал».