Ион Садовяну - Конец века в Бухаресте

Проводив гостя с почетом до ворот, Урматеку вернулся в кабинет. Осмотрев его хозяйским, взыскательным взглядом, он еще раз убедился, что все тут служит ему верой и правдой. Потом хлопнул в ладоши и уселся в кресло. Когда появился нерешительный слуга, который не знал, можно ему войти или нет, Урматеку потребовал шляпу и трость и, фальшиво насвистывая понравившуюся ему любовную песенку, вышел из дома.

Битый час Янку Урматеку доказывал старому барону Барбу, что затея с фабрикой может иметь успех.

— Но, Янку, откуда ты возьмешь четыреста тысяч? — озабоченно спрашивал боярин.

— Это уж моя забота! Все возможно, когда у меня за спиной ваше имя и ваша земля! И какая земля! Чистое золото! Любой кусок можно заложить по первому разряду. Что, разве плохо!

— Значит, продавать ничего не надо?

— Нет!

— И фабрику заведем?

— Стоит только захотеть! Это будет наше дело, потому что никаких компаньонов я и видеть не хочу. Цены будем назначать какие в голову придут, какие кошелек у покупателя выдержит.

— Ты действительно думаешь, что это дело прибыльное?

— Конечно! Земли заложим на короткое время, так чтобы осенью, сняв урожай, расплатиться.

Глаза у барона смеялись. Когда свои планы излагал сын, все ему казалось бредом. А сегодня то же самое, но изложенное Урматеку, представлялось блестящим делом. Однако, поразмыслив, барон заметил, что и Буби внес свой достойный вклад. Как-никак идея принадлежала ему, этого никто оспорить не мог! Удивившись этому откровению, растроганный, а возможно, и пристыженный, барон едва слышно прошептал:

— Мой сын умнее меня, Янку!

— Он далеко пойдет, ваша светлость! — ответил испытанный льстец, довольный признанием барона.

Для осуществления замысла, который уже бродил у него в голове, Урматеку нужны были сообщники в виде неведения, нужды в деньгах и лености барона. Должны были сыграть свою роль и отцовские чувства, которые наконец-то проявились. Довольный барон поглаживал бакенбарды. Долгое время он жил в разлуке со своим мальчиком. Буби был плодом юношеской связи барона, связи без любви, без страсти, но с налетом сентиментальности, что барон и посчитал, в конце концов, опасным. Поскольку на свет появился ребенок, ему дали имя и, отобрав у матери, передали на попечение старшего брата барона, Думитраке, который жил там же, в Вене. Лет десять спустя и позднее, когда Буби подрос, его привозили в Румынию. Наталия и мальчик сразу же почувствовали расположение друг к другу, и домница с годами все больше привязывалась к нему. За последнее время занятия политикой и недуги удерживали барона Барбу в Бухаресте. Про Буби он знать не знал, чему тот учится, с кем дружит, о чем думает. Отец посылал сыну деньги — и все. Когда барон узнал, что сын после смерти Думитраке навсегда возвращается в Румынию, он вовсе не обрадовался. Когда же Буби впервые заговорил о своих хозяйственных планах, барон сначала попытался защищаться, потом решил пожертвовать частью имущества, только чтобы обрести покой. И вот теперь его сын, подружившись с Урматеку (чего так хотел барон), возможно, приумножит богатство. Барон Барбу был и доволен и горд своим сыном. Склонный по природе избегать реальности, пусть даже радостной, барон, как и всегда, погрузился в мечтания, где, пользуясь двумя-тремя нитями, выдернутыми из жизни, он умел выткать для себя целый мир вожделенного покоя и удовольствий.

Урматеку прекрасно знал это пристрастие барона к мысленным путешествиям. Вообще он остерегался прерывать их, но на этот раз просто необходимо было вернуть барона на землю.

— И все же вы не сказали какое? — громко произнес Урматеку, разбудив и почти испугав боярина.

— Что какое? — в полном недоумении спросил старик.

— Какое имение отдадим под залог?

— Ты сам, Янку, реши, какое будет лучше! Получи деньги и отдай мальчику, пусть приступает к делу! — ответил барон и, подумав немного, спросил: — Хорош мальчик, что скажешь?

— Хорош, ваша светлость.

Обращение это — «ваша светлость» — Урматеку употребил, глубоко все продумав. Уверенный в бароне, пользуясь любовью и благоволением старика, Янку чувствовал себя вполне свободно. И обратился к нему, будто неожиданно вдруг вспомнил не слишком что-то важное:

— Я бы попросил вашего соизволения навести порядок среди ваших домов. На берегу реки стоит развалюха, толку от нее никакого. Почему бы ее не сломать и не построить с парадным входом и балконом солидный дом, чтобы сдать доктору или адвокату? Сразу и квартирная плата поднимется. Так что, будем строить?

— Разве в старом доме никто не живет? — спросил барон, давая понять, что и он знает о постояльцах.

— Живут, — подтвердил Урматеку. — Внизу — кузнец. Ему взамен я предложу дом в Оборе. А наверху — Дородан, — последнее имя Янку произнес отчетливо, подчеркивая, что и о нем он успел подумать.

— Старый Дородан! — произнес барон, потупив глаза, словно ему было и больно и радостно вновь встретить давнишнего знакомого.

— Нам дороже ремонт и починка стоят, ведь платит один кузнец! — торопливо прибавил Янку.

— Куда же денется старик? — спросил хозяин так же задумчиво.

— Я все продумал! Чего ему делать в городе? Ему нужна добрая пища да уход. В горах ему будет хорошо! Возле ливады в Пьетрошице, которую мы продали, осталось еще одно местечко с домиком. Строение там порядочное, на дубовых столбах. Прикажу там навести порядок, укрепить кое-что. Две сажени дров, корова, в подполе капуста, и картошка — он и не заметит, как зима пройдет. А все это я ему предоставлю! К тому же у него и пенсия есть. Ему с племянницей, которая за ним присматривает, большего и не нужно!

Урматеку умолк, ожидая, каков будет ответ, чтобы сообразить, как вести себя дальше. На этот раз была его очередь чувствовать всю тяжесть молчания. Видя, что никакого ответа не следует, он спустя некоторое время проговорил:

— Ладно! Оставим этот дом! (В голосе слышался холодок.) Если он, прогнив, обвалится и случится несчастье…

— Еще одно несчастье, Янку? — прервал его барон голосом мягким и печальным.

Урматеку не все сумел предусмотреть. Сердце боярина не совсем зачерствело, оно помнило, какие несчастья были в прошлом, и способно было почувствовать, какие беды может принести будущее. Забвение и безразличие были смыты приливом любви к Буби, но и не только к нему. Барон Барбу давно не видел Дородана. Но порой вспоминал о нем, особенно когда ощущал жестокость и волю своего нового управляющего. Теперь же, пребывая в благорастворении души, барону трудно было отмести от себя эту верную тень, с которой было связано прошлое и его самого, и всей семьи. Вместо обычной сонливости он был даже в некотором возбуждении. Доброта, которую питало его великодушие, казалось, заговорила в нем. Урматеку, заметив, как оживился взгляд барона, уловил его состояние и поспешил предложить: