Ион Садовяну - Конец века в Бухаресте

Хотя кукоана Мица и догадывалась, что у Янку произошло что-то серьезное, она не обмолвилась ни словом, когда супруг вернулся в кабинет. Она питала к нему полное доверие и твердо знала, что он глава семьи. Если Янку чувствовал необходимость что-то ей сказать, он говорил, а она всегда была готова помочь ему, насколько была в силах.

Урматеку, задумавшись, сел на диван. Оказавшись рядом с кукоаной Мицей, он провел ладонью по ее лбу и погладил по волосам. Жена, не привыкшая к таким ласкам, втянула голову в плечи, словно ожидая удара, однако улыбнулась и признательно посмотрела на мужа.

— Как думаешь, Мица, выгорит у меня или не выгорит? Уж очень путаное дело-то, — спросил муж немного погодя.

— Если за него взялся ты, Янку, то выгорит! — просто ответила жена.

Помолчали. В ночи, казалось, прозвучал чей-то голос. Кукоана прислушалась, но решила, что ей померещилось.

— Видишь ли, — начал ей объяснять Урматеку, — в жизни бывают такие обстоятельства, когда на карту ставишь все ради единственного выигрыша, но уж зато большого. В таком положении и я теперь. Что ты скажешь, если я проиграю?

Мица немного выждала, как будто пытаясь лучше вникнуть в смысл сказанного. Потом спокойно ответила:

— Ты не можешь проиграть! До сих пор ты все время выигрывал!

— Откуда ты знаешь, Мица? Почему ты так уверена?

— Потому что так оно и есть! — ответила она, ничего больше не пояснив и продолжая набивать папиросы.

Урматеку взглянул на нее. На ее лице, бывшем таким красивым в молодости, отражались покой и доброта. За исключением кратких ссор, когда она ревновала мужа, подтрунивавшего над ней, заканчивающихся разбитой чашкой и шутливым покаянием Янку, тут же принимаемого кукоаной Мицей, женщина эта была исполнена спокойствия, основой которому был ее недалекий ум и безусловное исполнение обязанностей жены и матери. Лишенная каких-либо страстей, она не имела времени ни развлекаться, ни скучать, напоминая пчелу-работницу, которой одни и те же повседневные хлопоты не доставляют ни радости, ни утомления, поскольку в следующий трудовой день она не заглядывает. Мица следовала шаг за шагом за временем, отведенным для стирки, глаженья, готовки, уборки. Обычные прогулки были для нее праздником, но и их она не ждала и не требовала. Когда они выпадали на ее долю, тогда она и радовалась. Имея в распоряжении много денег, она считала, сколько идет на еду, хотя много помогала бедным родственникам. Вступая хозяйкой в дом, она с самого начала решила посвятить себя домашнему хозяйству и Янку.

Страстно она его никогда не любила, таков уж был у нее характер. Когда зашла речь о замужестве, он привлек ее своим пристрастием к щегольству и склонностью к шуткам. Мало-помалу ее симпатия перешла в восхищение. Кукоана Мица сознавала, насколько она ниже своего мужа по умственным способностям. Поэтому она его слушалась, не стесняла его и, чтобы мужу не приходилось за нее краснеть, время от времени осторожно расспрашивала, как поступает домница Наталия в тех или иных обстоятельствах. В том, что касалось манер и поведения, она всегда внимательно следила за домницей. Поскольку старый барон часто ссорился с домницей Наталией, а все примирения происходили в доме Урматеку, в конце концов домница подружилась и с его женой.

Самая старшая из пяти сестер и братьев, кукоана Мица приняла на свои плечи осиротевшую семью в том возрасте, когда все уже понимала.

Ради младших ей пришлось во многом отказывать себе… Поэтому и писала она с трудом, выводя кривые буквы, а читала медленно, подолгу останавливаясь на каждом слове, пытаясь ухватить смысл, ускользавший из-за того, что она неправильно ставила ударения. Бедность, наступившая после смерти матери, научила ее жертвовать собой ради близких. Поэтому и в позднем браке с Урматеку, и особенно в достатке, постепенно воцарявшемся в доме, она видела вознаграждение за свое самопожертвование. Достатком она пользовалась разумно, поддерживая близких родственников, испытывая признательность к мужу и целиком доверяя ему.

Близких подруг у нее не было. Молчаливая по природе, она предпочитала во время медленно длящихся домашних работ подыскивать объяснения ходу разнообразных событий, тайная связь между которыми неизменно ее занимала. Она проделывала умозрительные путешествия из минувшего в грядущее, потому что Янку, как она чувствовала, не в состоянии был что-либо понимать помимо своих «мужских дел», как говорила она. Именно из чувства ответственности за всю семью и пускалась кукоана Мица в эти умственные экскурсы. Кроме того, они соблазняли ее и нравились ей.

По ту сторону вещей и людей для кукоаны Мицы находился таинственный мир, где блуждало счастье и роились дурные предзнаменования, о которых она по своему разумению и ощущению создала целое учение со своими градациями и взаимозависимостями. Самой низшей и самой обычной ступенью были приметы, которые сбывались. По тому, как подергивался левый глаз или звенело в правом ухе, она угадывала за несколько дней вперед какую-либо неприятность. С подобными приметами, по мнению Мицы, были связаны дурные или добрые события, даже значительные, вплоть до большой радости или настоящего горя, но события отдельные и преходящие. («Теперь понятно, почему дергалось левое веко и я себе места не находила!») Следующей, более высокой ступенью тайной зависимости было для Мицы равновесие между добром и злом, но уже на широком пространстве, в судьбе. Она знала, что ни удача, ни неприятность бесконечно длиться не могут! Она видела, как они сменяют друг друга, и вместе с тем понимала, что для каждого человека большое значение имеет время, которое отделяет счастье от несчастья. Она привыкла верить, что для одних людей это всего несколько дней, для других же — целая жизнь. Все это кукоана Мица толковала для себя, наблюдая за окружающими ее людьми. Поэтому она была убеждена, что счастье-несчастье — это не только уличная игра детей, но и состязание между поколениями и семьями. За счастьем Янку Урматеку она ревностно следила с самых первых дней, потому что это было не просто его личным счастьем, но и счастьем всей семьи. Она видела, как он борется с неудачами, которые то обступали его со всех сторон, то отступали. Наблюдала она, как он стойко отражает противников, которые норовили поразить его прямо в сердце. Счастье Янку было испытано временем, и Мица верила в него, как верила в ум своего супруга и благополучный исход всех его предприятий, в которых ничего не понимала. Прочность этого счастья, удачливости, везенья была настолько несомненна и привычна, что превращалась как бы в ее домашнюю обязанность, которую следовало непременно выполнять. Со счастьем, когда оно, казалось, начинало ускользать, кукоана Мица поступала точно так же, как, например, со шербетом, который у любой другой хозяйки непременно бы пригорел, а она с полным знанием дела спасала в самый последний миг. Вера в то, что Янку не покинет удача, пребывала в ней непоколебимо. Печалилась она и тревожилась о далеком будущем, для нее непостижимом! В нем жила Амелика, ее семья, дети. Благоволение судьбы, которая сейчас щадит и помогает Янку, кто знает, может и не будет сопутствовать Амелике… И тогда… От этих мыслей у кукоаны Мицы замирало сердце, и она уже ничего не хотела знать.