Сэнгийн Эрдэнэ - Избранное

— Не надо бояться трудностей, дорогая Сэмджид. Тот, кто перед ними пасует, никогда не добьется большой цели. Да и я тебе смогу помочь. А учиться в Москве — это для любого большое счастье.

— Ладно, сестрица… Ведь ты мне как старшая сестра… Я еще не все хорошо понимаю. Даже не представляю себе, кем стану, как буду жить дальше. Знаю только, что раньше мне надо позаботиться о матери, младших поднять на ноги.

— Это правильно. Но ведь человек добивается всего, к чему стремится, не за год и не за два. Разве плохо будет, если ты сначала пойдешь учиться? Очень скоро вашей стране будут нужны по-настоящему образованные люди. И на учебу ехать тебе все же надо, обязательно надо!

— Ладно, я еще подумаю.

Девичий хор в красном уголке голосисто и бодро выводил:

Время от времени из-за туч выглядывала луна, и тогда вспыхивали блики на золоченых маковках храма богдо-гэгэна. В реке всплескивали крупные рыбины, изредка протяжно квакали лягушки. Было уже поздно. Из стана прибывших в город караванщиков доносились разноголосые звуки — ржание коней, мычание коров, детский плач. Сэмджид и Раднаева молча вслушивались в голоса ночи. И вдруг ночное спокойствие разорвал отчаянный крик: «Спасите! На помощь!» Голос был женский — пронзительный, срывающийся на визг. Затем из темноты раздался другой — мужской, хриплый:

— Погодите вы, красные суки! Вот скоро всех вас придушим, будете у нас голыми корчиться! Эй вы там, слышите? — Голос умолк, донесся удалявшийся цокот копыт.

Раднаева вскочила на ноги и, выхватив из кармана маленький браунинг, несколько раз наугад выстрелила в темноту. Разбрызгивая воду сапогами, бросилась по берегу туда, откуда донесся крик о помощи. Сэмджид поспешила следом. В палатке-общежитии делегаток поднялся переполох. Пробежав несколько десятков шагов, Сэмджид и Раднаева увидели женщину, которая звала на помощь. Сначала они едва сообразили, что произошло. Перед ними лежала молоденькая девушка, совершенно нагая, со связанными руками и ногами.

— Спасите меня! Помогите! — отчаянно и жалобно стонала она, захлебываясь рыданиями.

— О, грязные сволочи! Просто звери дикие! — сквозь зубы, со злобой и горечью прошептала Раднаева.

С помощью Сэмджид она развязала веревки. Вскоре их окружили сбежавшиеся на крик делегатки, кто-то сорвал с себя тэрлик [68] Тэрлик — легкий летний халат без рукавов, иногда надеваемый поверх дэли. , набросил на пострадавшую. Ее отвели в ближайшую юрту, помогли одеться, успокаивали как могли. Вскоре незнакомка, немного придя в себя, смогла говорить.

— Я посудомойка у хамба-ламы. Узнала, что собирается съезд женщин-батрачек, и попросила управителя отпустить меня. А он сказал, что еще подумает… Я немножко читать умею, вот и узнала из газет. А кто это со мной сделал — не знаю. Вчера управитель хамба-ламы с угрозой этак спросил меня, уж не собираюсь ли я все-таки пойти на ваш съезд. Это очень плохой человек, он всегда придирается, пристает. Вечером, уже после захода солнца, пошла я на малое подворье. Тут на меня сзади и напал какой-то человек. Заткнул мне рот, связал, бросил на коня и поскакал куда-то. В степи бил меня больно… надругался… — Девушка горько заплакала. Из больших черных глаз, как у матери-Тары [69] Тара — одно из главных божеств в ламаистском пантеоне, богиня-мать. на иконе хорошего письма, капали крупные слезы. На нежном и чистом девичьем лице — ни кровинки от испытанных мук и позора. Стройное худенькое тело сотрясала дрожь — так лань дрожит, преследуемая волком.

Успокоив кое-как пострадавшую, Раднаева и Сэмджид уложили ее спать в одной из юрт. Пока укладывались сами, Раднаева задумчиво проговорила:

— Что творят эти приспешники хамбы Ёндзона. А ведь сам везде твердит, будто живет тихо-мирно, занимается только делами веры, в мирские не вмешивается. И вот тебе! Об этом завтра надо обязательно рассказать Элдэв-Очиру. Они избили и обесчестили эту бедную девушку специально, чтобы запугать всех нас. Слышала, как нас обозвал этот мерзавец!

Сэмджид глубоко вздохнула:

— А ты говоришь — учиться поезжай! Когда тут такие дела творятся…

Новенький «форд» с опущенным верхом, сверкая лаком, подкатил к группе юрт, где жили делегатки женского съезда. Из машины вышли Элдэв-Очир и Раднаева. Элдэв-Очир — сухопарый мужчина в хорошо сшитом, ладно сидевшем на нем сером костюме, белоснежной рубашке и темном галстуке в горошек. Лицо правильное, чистое, чуть бледное. Черные брови вразлет, пытливый взгляд карих глаз. Еще довольно молодой человек, он был уже одним из руководителей республики, и по всему видно, что на людях Элдэв-Очир привык держаться подтянуто и сдержанно. Представитель Коминтерна Раднаева тоже была одета по-европейски: белая шелковая блузка, узкая и длинная, до пят пестрая юбка, у пояса — красная гвоздика, на голове — широкополая шляпа из черной соломки. Овальное лицо, брови и губы в меру подкрашены. Немного сутулившаяся, с тонкой талией, изящными, словно точенными из слоновой кости пальцами, Раднаева была очень эффектна. Она и говорила, и двигалась, и жестикулировала с особой грацией. И в то же время делала это очень естественно, без всякого жеманства.

Вместе с другими навстречу приехавшим вышла и Сэмджид, поздоровалась за руку с обоими. Когда Сэмджид пожимала руку Элдэв-Очира, Раднаева представила ее.

— Это Сэмджид, из горкома партии. Работает в женотделе. Помните, я говорила вам.

Элдэв-Очир пристально посмотрел в лицо Сэмджид, крепко пожал руку.

— Как вы находите наших делегаток? — спросил неожиданно.

Этот вопрос застал Сэмджид врасплох, и она растерялась. Продолжая пожимать руку, неожиданно выпалила:

— Приодеть бы их. Больно уж они оборваны все. Многие даже босые.

Пройдя по лагерю делегаток съезда, Элдэв-Очир внимательно осмотрел юрты и палатки, украшавшие их лозунги. Потом остановился.

— Постройте-ка делегаток.

Сопровождавший Элдэв-Очира военный бросился к дежурному, громко крикнул:

— Трубите сбор!

Из голубой палатки, стоявшей особняком перед строем жилых юрт, выбежала одетая по-ревсомольски девушка с медной трубой в руке. Как заправский трубач, вскинула она свой инструмент, и по окрестностям разлились призывные звуки сигнала «Строиться всем!»

В ту же секунду из юрт и палаток, будто заранее ожидали сигнала, начали выбегать девушки. Вскоре все они, словно солдаты, застыли в строю вдоль прочерченной известкой на земле линии.

— А вы весьма преуспели в муштровке наших делегаток, — с сарказмом обратился Элдэв-Очир к сопровождавшему его военному. И весело рассмеялся.