Сэнгийн Эрдэнэ - Избранное

Переступив порог, Сэмджид застыла, пораженная. Ее, имевшую представление о том, как выглядят жилища нойонов, удивила эта юрта государственного служащего. На хойморе стояли в ряд сундуки, шкафчики с тонкой золотой инкрустацией, на них — всевозможные зеркала, вазы, замысловатые часы. Справа и слева — кровати с занавесками, с шелковыми расшитыми покрывалами, на них небрежно разбросаны подушки и подушечки. «А в этих сундуках еще сколько всего…» Сэмджид совсем сникла и присела на краешек кровати, стоявшей слева.

— Эй, Гандийма, принеси чаю! — крикнул Аюур, и вскоре в юрту вошла аккуратно одетая девочка лет пятнадцати. Она принесла сушеный творог, нарезанные молочные пенки на блюде, домбо [67] Домбо — высокий кувшин. с чаем.

— Младшая сестра, — представил Аюур. — Осенью пришлю к тебе посмотреть столицу. — Последнее было сказано с явным намеком на то, что Сэмджид была ему не только хорошей знакомой, но и близким человеком. Что и говорить, малопривлекательно все выглядело: жилище Аюура, сам он, его манера вести себя.

— Аюур, я к тебе по делу приехала. По срочному делу.

— Знаю, знаю. Братишку твоего доставили по делу об избиении заместителя председателя. Тот, говорят, чуть не умер. Ну, одно дело — разговоры, другое — установить, что и как было. Я ждал твоего приезда. Ты, Сэмджид, сегодня отдыхай. В таком виде я не могу ехать на работу.

— Я очень беспокоюсь о брате. У нас ведь все хозяйство на нем одном держится. Он очень хороший парнишка.

— Не волнуйся. Если хочешь знать правду — все в моих руках. Выпустим, женим на Гандийме. — Аюур бесцеремонно загоготал.

Сэмджид ничего не оставалось, как принять его приглашение.

— Пойду на речку, смою дорожную пыль.

— Да-да, конечно. Вода в Керулене что кипяченое молоко. Кожа сразу нежная станет… — Взгляд его блудливых глаз был омерзителен.

Вода в Керулене действительно была теплой и мягкой. Как приятно лечь в воду на перекате, подставив тело под бьющие струи. Слушаешь с закрытыми глазами журчание воды, и оно успокаивает, как музыка. В то лето… В то лето, когда мы с Балджид лежали на берегу реки, о чем только не переговорили… Теперь из-за Балджид случилось это несчастье с братом. Что ей вздумалось играть сердцем мальчика?.. А чем занимается Аюур? Чьи у него расписные сундуки? Чьими шелковыми покрывалами он пользуется? Как это все отвратительно. Но он может освободить Баатара. Разве можно мальчика, ничего не видевшего в жизни, кроме пастбища для телят, бросить в тюрьму? Завтра же поеду туда, узнаю о состоянии Чойнхора, если худо ему — привезу сюда… Вот ведь как получается — к Аюуру на поклон иду…

Пока Сэмджид купалась, Аюур приготовил стол. Посредине дымилась свежая, только что отваренная баранина. Сам он успел еще изрядно добавить кумыса и теперь был совсем пьян. Солнце клонилось к закату. Сэмджид отказалась от угощения.

— Аюур, мне надо вернуться в аймак, там и переночую. С утра встреча с начальством, — как можно мягче постаралась она объяснить свой отказ. Аюур положил ей на колени руки и заговорил, тяжело дыша:

— Ты зря меня опасаешься — я не собираюсь брать тебя силой. Мне не удалось убедить тебя в своем чувстве. Такая уж дурная у меня голова, не вовремя родился. Что ж, не суждено мне, значит, мечтать о нашем будущем… Но один-то раз ты можешь меня пожалеть? А? Я тебе помогу, а ты — мне.

— Чем я могу тебе помочь?

— Собой. Своим прекрасным телом, омытым водами Керулена…

— Аюур, не говори чепухи.

— А ты о братце подумай. Да мало ли что еще может открыться… Помнишь дело Очирбата? Если его поднять, есть что и с тебя спросить. Ну да это ладно. Во время конфискации, между прочим, у меня было задание проверять твою работу. Хорошо, оставим это…

Сэмджид почувствовала в груди такой жар, будто там вспыхнул огонь. Застучало в висках, она стала задыхаться.

— Все, что ты говоришь, — чушь! Я женщина, но не принадлежу к слабым. Ты не добьешься от меня своего ни угрозами, ни хитрыми уловками. Прошло то время, пора бы тебе это понять.

Аюур резко наклонился к Сэмджид.

— Сэмджид, милая! Что за каменное у тебя сердце? В ноги тебе кланяюсь — подари одну-единственную ночь! Осчастливь! — Он крепко обхватил ее за колени.

Отвращение и ненависть к Аюуру дали Сэмджид силы прервать эту сцену. Напрягая голос, она позвала шофера:

— Балдан-гуай! Балдан-гуай! Мы уезжаем, немедленно!

Уже в сумерках Сэмджид, не останавливаясь, миновала аймачный центр. Она спешила на запад, к своим. Все перед Сэмджид померкло. Даже чистые краски раннего вечера не существовали для нее. В голове звенят гадкие слова Аюура, перед глазами, как кошмарное видение, мелькает его лицо. Потом все заслоняет Баатар. Она видит его бредущего, с накинутым на голову дэли.

О, до чего же все трудно дается в жизни. На каждом шагу — новое препятствие, новое столкновение… Но жизнь продолжается. И хотя бы во имя этого нужно быть готовой преодолеть все. В горе нужна твердость, в тяжелую минуту — душевные силы. К Сэмджид возвращалась решимость бороться.

Пер. К. Яцковской.

Однажды в середине лета 1931 года на берегу Средней речки, что ныне протекает почти посредине Улан-Батора, появилась группа людей, которые занялись установкой юрт. Воды в прозрачной, незамутненной реке в том году было много. По обоим ее берегам далеко простирался зеленый луг, своего рода маленькая заповедная степь, не истоптанная людьми и стадами животных. Вдали виднелись очертания города, вились дымки из труб. С южной стороны возвышалась громада священной горы Богдо-Ула, над ее вершиной ослепительно сияло жаркое солнце. Неподалеку от места, где люди устанавливали юрты, за неглубоким бродом начинался монастырь Гандан. К Белому Храму у реки непрерывной чередой тянулись по дороге пешие и конные богомольцы. Обгоняя их, изредка стремительно проносились мимо автомашины или мотоциклетки, как тогда называли мотоциклы, — это спешили по своим делам военные командиры и гражданские начальники. Ставившие юрты были все люди молодые, одетые в ревсомольскую форму. Парни коротко пострижены, девушки без кос. Перед юртами, которые возникали одна за другой, были вкопаны шесты, и между ними молодежь натянула транспаранты с лозунгами, написанными крупными буквами: «Да здравствует Первый съезд батрачек и беднейших женщин!», «Мы против религиозного дурмана! Долой монастыри и храмы!», «Рядовые ламы, миряне-бедняки, вступайте в Монгольскую народно-революционную партию!»

Содержание призывов и лозунгов неопровержимо свидетельствовало о том, что дело происходило в самый разгар так называемого «левого уклона».

Городок из юрт возводился ревсомольцами для размещения делегаток Первого съезда батрачек и беднейших женщин. Для них же предназначались и большие пестрые шатры и палатки — под красный уголок, кухню, столовую.