Сэнгийн Эрдэнэ - Избранное

— Эй, вы! Встаньте и подайте мне чашку горячего чаю!

Невестка тут же поднялась, загремела посудой, и я сразу успокоился, глядя на нее: как хорошо иметь такую невестку. Ею нельзя было не гордиться: ее молодое, тугое тело словно излучало тепло. Она возилась у печки в легком халатике, и холод ей был нипочем.

Я вдруг вспомнил, что ночью табун подходил к юрте, и тут же перекинулся на сына:

— Посмотри-ка мою лошадь, она была на привязи. Не ушла ли ночью с табуном?

Но сын и не пошевелился, только пробубнил что-то невнятное мне в ответ. Я смотрел на него и думал: «Всякий человек обязательно что-то наследует от родителей. Почему же у него ничего нет ни от покойной матери, ни от меня? Более того, он не похож ни на одного из девяти наших детей. То ли ленив, то ли еще что, но в свои тридцать он выглядит совершенно беспомощным человеком. Ну что с ним будет после моей смерти?.. А может, все и образуется…»

Печка уже давно разгорелась. Я лежал и слушал, как трещат сухие сучья. Тепло от раскалившейся печки успокоило меня, но настроение так и не поднялось. Одна навязчивая мысль сверлила мне голову: «Мое старое тело уже неспособно излучать тепло, и место мне теперь только у теплой печки». Вдруг я услышал громкий смех, через приоткрытую дверь донеслись обрывки фраз: «Выжил из ума… конечно же, спятил…» Меня охватил гнев.

«Смотрите-ка! Говорят, спятил, да? Уже родной сын и невестка начали надо мной насмехаться, да? Пусть даже я выжил из ума, но разве я стал для вас обузой? Может, я вас объедаю? Черт побери! Да мне наше сельхозобъединение доверяет пасти дойных коров!..» Я так распалился, что решил сказать им несколько крепких слов и, накинув дэли на плечи, торопливо вышел во двор.

— Кто спятил? Чего это вы решили насмехаться надо мной?

Сын, заметив мою злость, удивленно посмотрел на меня и сказал:

— Отец! Это Буланый выжил из ума. Посмотри сам… Такое холодное утро, земля сплошь покрыта инеем, а он стоит и отмахивается от воображаемых оводов. Что на это скажешь?

Я взглянул на своего Буланого.

«Неужели бедный конь на самом деле спятил? Вроде бы по годам еще рано… С моим Серым такое случилось, когда ему было уже за тридцать, а Буланому всего только двадцать пять исполнилось. Да нет, он, видать, просто замерз ночью и теперь пытается согреть себя — шутка ли всю ночь провести на привязи», — подумал, я и обратился к сыну:

— Сынок! Оседлай его! Хочу пораньше отправиться к ущелью Агатуя. — Сам же подумал совсем о другом: «Хорошо, бывало, трусить на охоту в такую пору, когда ночь еще не ушла, а рассвет еще не наступил». Затем зашел в юрту, наскоро попил горячего чаю, взял свою берданку, опоясался патронташем, вскочил на Буланого и поскакал.

Мерцание звезд было уже едва заметно: близился рассвет.

Я стегнул коня и поскакал прямо к ущелью Агатуя. Мой Буланый мчался по едва различимой тропинке, петлявшей вдоль берега замерзшего ручья… Вся наша жизнь прошла в этой синеющей тайге, так что эту тропинку мы проторили давно. Случалось ездить по ней в любое время дня и ночи: когда шагом, когда тихой рысью или скакать, как сейчас, галопом. И потому он так смело несется в ночной тьме, что знает — не заденет ни один камешек, обойдет любую ямку.

Славный мой Буланый! Еще не потерял свою резвость, хотя и приходится его порой подстегивать…

До чего же странно устроен человек. Всю свою жизнь он старается быть лучше и выше других. И что из этого получается? Одни неприятности. Взять, к примеру, меня. Полез учить уму-разуму того паренька, который охотился за сурками. И зачем, спрашивается? Хотел показать, какой я знаток. А чем это кончилось? Пока я горло драл, волк чуть не зарезал корову из стада. Вот теперь и скачу в темноте, вместо того чтобы спать крепким сном в теплой юрте. Надо же было так разозлиться на того парня. Бросил свое стадо, подъехал к нему, стал горланить: «Как же ты охотишься на сурков, черт побери! Даже не знаешь, что надо ложиться против ветра! Да! Перевелись настоящие охотники в наших краях!..» А пока его вразумлял, не заметил, как стадо мое вдруг всполошилось и понеслось. Хорошо, что тот паренек вовремя подоспел и выстрелами отогнал волка, иначе не видать бы мне буренку в живых.

И где же теперь оставить Буланого? Не ехать же мне на нем до самого ущелья, хотя надо бы поспеть, пока иней не растаял. Нет! Оставлю все ж таки его внизу, а сам пешком доберусь до ущелья: уж очень привольно там волки себя чувствуют.

Я не успел подумать, как мой Буланый сам перешел на шаг. Горизонт на юго-востоке постепенно желтел, забрезжил рассвет.

Спешившись, чтобы подтянуть подпруги, я заметил, что конь весь дрожит и тяжело дышит, по удилам катилась пена, и пот лился с него градом. Что и говорить, постарел мой бедный конь. Раньше он такое расстояние на всем скаку мог одолеть и выглядел совсем свеженьким… Я не стал его подгонять, и мы двинулись тихим шагом.

Уже рассвело, а мы одолели только половину пути. Теперь не успеем… Ну что поделаешь: молодость безвозвратно покинула нас обоих, ее не вернешь.

На горных вершинах заблестели первые лучи солнца. Кругом до боли в сердце знакомые места. Да и эти причудливые скалы, говорливые ручейки, родники, синеющая тайга, поляны — они тоже хорошо помнят нас. На первый взгляд все осталось таким, как прежде, но если приглядеться внимательно, то увидишь — многое изменилось. Даже утесы оказались подвластны времени — буйные ветры, дожди и снега кое-где подточили их, сгладили выступы и вершины. Сейчас они бурые от покрывающей их сухой травы.

А в молодом березняке, наверное, резвятся молодые лоси, олени, изюбри, которые, конечно, не знают меня — они ведь еще совсем маленькие.

«Как же называют трехгодовалого оленя? Надо же, забыл… А вот с волком, которого я хочу убить, мы, вероятно, уже встречались где-то здесь с глазу на глаз», — думал я.

Осеннее солнце стало припекать спину, и я только теперь почувствовал тяжесть своей берданки и ломоту в суставах.

Так что ж теперь делать? Видно, придется поворачивать домой, сегодня охоты уже не будет. Настроение было вконец испорчено. За многие годы я еще ни разу не возвращался из леса с пустыми руками. Под землю от стыда провалишься… Нет, на себя я не обижался, но вот на Буланого, на его старость — да.

И все-таки я решил еще побродить по лесу, тряхнуть стариной. «Старость — это еще не конец», — подбадривал я себя, направляясь к лесной опушке.

Смотри-ка! Солончак… Значит, и косули сюда приходят. И даже изюбри! Надо же! Лижут соль, как из поварешки. А эти следы? Неужто лань? Пожалуй, крупноваты для нее? Я попытался разглядеть следы прямо с лошади, но они расплывались перед глазами, и я спрыгнул на землю.

Да зачем мне эти следы?.. Они ведь не волчьи…