Ян Папп - Направление — Прага

За сотни километров были жена и дети, охваченные тем же тяжелым предчувствием, что больше никогда с ним не встретятся. Он не мог увидеть огоньки в глазах своих детей, свет в зрачках жены. Что за дьявольское было время! Пожалуй, ничто не угнетало его так, как эта темнота и то, что свет исчез из человеческого жилья, из людских глаз и лиц. Он яростно боролся с врагом за свое представление о светлой жизни в этих горах, где сам дважды чуть не погиб.

Вернувшись с войны, Ганусек никогда не занавешивал окна, и свет горел у него до самой ночи. Весной, жарким летом, многоцветной осенью или в черные зимние вечера любой мог заглянуть к нему в дом. И если сам Ганусек замечал в потоке света за окном незнакомое лицо, то знаками приглашал человека войти. Он улыбался, кивал головой, и его нисколько не смущали удивленные взгляды. Для него не было чужих и незнакомых людей, просто раньше у него не хватало времени заглянуть им в глаза.

И жена, и трое детей привыкли к таким его странностям и тоже никогда не зашторивали окон. Зрелище было своеобразное: во всех домах горел свет, но везде окна были занавешены, и только у Ганусека раскрыты.

Зимой сорок четвертого он был тяжело ранен в спину, и пуля проникла в легкое. Два месяца он пролежал в партизанском госпитале — небольшой, сырой и тесной землянке на дне лесного ущелья. А немного поправившись, еще бледный как смерть, выбрался на воздух. Наступал ранний февральский вечер, и темнота пала в долину, словно схватила ее за горло. Забравшись на самую вершину горы, он с нетерпением ждал, что внизу увидит свет, что жители долины дадут ему знать, что они живы. Но долина оставалась траурно-черной.

На обратной дороге он встретил Григара, и тот, положив ему руку на плечо, сказал: «Ничего, Йозеф, все впереди. Еще загорится свет в окнах, а если кто захочет найти дорогу домой, огни укажут ему путь».

Ночь была ясная, искристая. Звезды, зябко поеживаясь в вышине, сияли так, будто и не было войны.

— Знаешь, Григар, я никогда в жизни не буду закрывать окон, потому что мне здесь так не хватает света.

Григар улыбнулся, и они вместе спустились в лагерь.

Ганусек снова почувствовал тяжесть руки на плече и обернулся к высокому статному мужчине, который по-прежнему выжидающе смотрел на него. Ганусек заметил, что тот держит полную сумку с продуктами, и уступил ему дорогу. Незнакомец подошел к калитке, вытащил ключ и открыл замок, при этом все время недоверчиво оглядывался на Ганусека, хотя и припомнил, что этого седого мужчину часто встречал по пути на работу.

— Мария! — позвал он нетерпеливо. — Мария!

В окне показалась молодая, празднично причесанная женщина. Она высунулась наружу, чтобы лучше видеть и слышать.

— Задерни шторы, а то здесь какой-то тип таращится в чужие окна. Я за ним долго наблюдал. Мария, слышишь? — повторил он раздраженно. — Закрой окно и опусти шторы.

Он пошел к дому, а женщина прикрыла окно и выключила свет.

— Послушайте-ка, я смотрю в окна, чтобы видеть людей! — крикнул Ганусек ему вслед.

— Шли бы вы лучше домой. Живете где-то здесь поблизости, но поторапливайтесь, праздник на носу, — буркнул мужчина.

— У меня такая привычка, — сказал Ганусек.

— Ничего, отвыкнете, — проворчал мужчина, вытирая ноги.

— Это еще с войны, — продолжал Йозеф Ганусек. — Тогда везде было затемнение, люди боялись друг друга. Правда, не все, но большинство жили в темноте.

— Какое мне до этого дело? Мне тогда всего пять лет было.

— Подите сюда, — позвал Ганусек молодого человека. Йозеф Ганусек быть терпеливым научился в горах.

Мужчина колебался. Он медленно поднялся по лестнице, оставил у порога сетку и вернулся, стал за железным забором напротив Ганусека.

— Вышли бы на тротуар, — предложил ему Ганусек.

Мужчина вышел, оставив калитку открытой.

— Ну и что?

— Скажите жене, пусть зажжет свет, включит радио и откроет окно.

— Это еще зачем? — удивился мужчина, которого старый Ганусек начал занимать. — И вообще, объясните наконец, что все это значит?

— Ну так зовите же свою Марию, — потребовал Ганусек.

Мужчина нажал кнопку, и где-то в глубине дома раздался звонок. В комнате загорелся свет, окно распахнулось.

— Это ты, Милан? — спросила Мария.

— Да, сумку я положил у двери, забери, пожалуйста.

— Ты почему домой не идешь?

— Погоди минутку, — сказал он и, повернувшись к Ганусеку, добавил: — Включи, пожалуйста, радио.

Из окна полилась музыка. Ганусек, глядя туда, начал рассказ обо всем, что сейчас вспомнил. В окне снова появилась женщина.

— Милан, ну мы сегодня будем накрывать на стол или нет? — нетерпеливо крикнула она.

Помолчав, он ответил:

— Мария, подними шторы в гостиной. Я хочу, чтобы все видели, как мы ужинаем.

Ганусек улыбнулся.

— Это совсем не обязательно. Я рассказал тебе обо всем только потому, что самое красивое в мире — это освещенные окна, и та уверенность, что из них вытекает, и то доверие, радость, любовь и покой, которые они означают. Ты меня понял?

— Думаю, что да, — ответил Милан и благодарно посмотрел на него. — Вы уж меня простите, пан…

— Ганусек, — ответил Йозеф и протянул ему руку.

— Мне неловко, что я прогонял вас.

— Всякое бывает, — ответил Ганусек, глубже натянул шапку и пожелал ему счастливых праздников.

Милан что-то ответил, захлопнул за собой калитку и поспешил в дом. Он зажег свет и принялся помогать жене накрывать праздничный стол.

Ганусек задумчиво и медленно брел по заснеженным улицам.

Уже издали он увидел яркий свет, всегда безошибочно приводивший его домой. Он заглянул в освещенное окно и увидел в комнате жену, двоих сыновей, их жен, дочь с мужем и множество детей. Народу в доме — не повернуться.

Ганусек улыбнулся. Малыш, прижавшись к стеклу, уставился в темноту улицы. Увидев деда, радостно замахал руками и что-то закричал. Окно заполнилось знакомыми лицами, потом старший сын распахнул рамы настежь и крикнул:

— Отец, иди же! Только тебя и ждем.

Он вошел, стряхнул снег, повесил пальто на вешалку и, раскрасневшийся от мороза, сел на свое законное место во главе стола.

Вся семья была в сборе, и он чувствовал себя уверенным и сильным. А свет из его окон струился на падающий снег, на тротуар, на улицы, заливал весь район, и весь город, и, если хотите знать, всю землю. Ганусек чувствовал себя прекрасно. И у всех, кто видел его довольное лицо, разгорался в глазах огонек радости.

Перевела с чешского И. Сыркова.

— Значит, договорились? — Высокий седовласый мужчина встал, протянул мне руку и улыбнулся. Взгляд серых глаз прямой, твердый и доброжелательный. — Если в Австрии возникнут какие-нибудь проблемы, звоните: в Вене — по первому телефону, в Граце — по второму.