Корнелиу Леу - Власть

— Как думаешь, эти, в примэрии, не поставили пулеметы?

— Ну и что, если и поставили? — Ты думаешь, наши не побеспокоились об этом, думаешь, нас позвали на демонстрацию для того, чтобы мы подставили грудь под пули?!

Балконы домов и вывески магазинов, казалось, скользили над их головами. А людей становилось все больше.

— Слышь, пятьсот лей за одно яйцо!

— Сегодня утром я опять пошел к хозяину, а жена хозяина мне сказала: «У вас теперь профсоюз, вот пусть он вас и кормит. Я закрываю свою мастерскую».

— А что, если в нас начнут стрелять?

— Пусть стреляют, по крайней мере мы знаем, за что боремся…

— Не посмеют, наша партия сильная!

— Думаешь, если поставим примарем коммуниста, они церкви не закроют? Как бы не разгневали еще больше господа бога!

— Пусть закрывают, дяденька, прежде бога еще есть брюхо!..

Старик с худым лицом перекрестился, но пошел с колонной дальше.

— Так, так… Мировая революция! — восклицал слегка перепуганный Кокорич, то там, то тут появляясь в толпе.

— Когда видишь уже организованное кем-то движение, в самый раз поговорить о нем со стороны! — выкрикнул Киру, приблизившись к Кокоричу. — Моя Смаранда в таких случаях всегда говорит: «Когда видишь, что я родила тебе двух близнецов, тебе следует говорить: вылитый отец!..»

— Я говорю со стороны только потому, что вы меня выгнали, — сердито ответил Кокорич, шагая вразвалку, выпятив грудь. И вдруг в нем вспыхнуло неуемное желание учинить скандал. И он заорал: — Меня выгнали вон, это ваше дело! Но кричать вы мне не запретите! Так, так, ребята, ломайте все! К оружию, граждане!

Люди, проходившие мимо, недовольно оглядывали его. Им, голодным, было не до Кокорича.

— С болтовней, Кокорич, далеко не пойдешь! Человека судят по его делам. Ты всегда много орал, устраивал скандалы, демагог!..

Колонна почти достигла площади, но там никого не было видно. Ее пустынность резко контрастировала с людским потоком, который двигался, пересекая улицу, на которой, словно нарисованная тушью, возникла тоненькая фигурка в шляпе с широкими полями.

Это был профессор истории. Щеки его раскраснелись. Он шел рядом с колонной, но не сливался с нею. Профессор смотрел так, будто хотел запечатлеть в памяти все происходящее. Он двинулся следом за Кокоричем, вдоль стен домов.

— Профессор! — закричал Дрэган, увидев его. — Идите с нами!..

Профессор отрицательно покачал головой, продолжая идти по тротуару, но потом раздумал и подошел к Дрэгану, держа под мышкой зонтик.

— Почему вы не хотите присоединиться к нам? — спросил Дрэган.

— Нет-нет, я всего только зритель истории, — взмахнул рукой профессор.

— Тогда чего же не сидите дома? — недовольно буркнул Тебейкэ.

— Дома? — переспросил профессор и, немного поразмыслив, ответил: — Нет, я профессор истории, и мне хочется посмотреть, как делается история. Можете меня гнать, но я все равно никуда не уйду. Когда я был студентом и изучал события, связанные с тысяча семьсот восемьдесят девятым годом и Парижской коммуной, я был готов отдать полжизни за то, чтобы быть очевидцем хотя бы одного из ее многих дней…

Услышав его, Кокорич повернулся. Он был рад найти собеседника.

— Так, профессор, так! К оружию, граждане!

Они шли в ногу с колонной, но чуть в стороне.

— Кокорич, имей в виду, люди с того времени научились кое-чему! — крикнул Никулае.

— Научились? Чему они научились? — возмутился анархист. — Не верить в чистые души, исключать, изгонять их из своих рядов? — И он так выразительно посмотрел на профессора, что тот счел себя изгнанным.

— Нет, нет, — твердил профессор тоненьким, но твердым голоском. — Меня вы не сможете изгнать!.. Моей всегдашней мечтой было самому увидеть, как делается история. Так что у вас нет никакого права меня прогонять! — И он оглядел колонну сердитым взглядом.

— А вас никто и не гонит, господин профессор, — ответил ему Дрэган, стараясь идти с ним в ногу.

Из-за широкой спины Дрэгана высунулся Тебейкэ, непримиримый как всегда.

— Никто вас не гонит, но мы вам ясно заявляем: вы можете быть только или с нами, или против нас! Другого пути нет!

Профессор посмотрел на него недовольными стариковскими глазами, пытаясь разглядеть молодого человека. Его голос задрожал от гнева, как будто Тебейкэ коснулся чего-то святого:

— Нет, нет! Я не могу быть против… Я историк. Тацит, мой учитель, говорит, что история пишется без ненависти и беспристрастно. Да, да… Никого не люблю, но и не испытываю ни к кому ненависти!..

Они пошли дальше, не меняя направления, но все так же в стороне от колонны.

— Мне жаль вас, профессор! — Тебейкэ на мгновение остановился перед ним, с сожалением глядя на него. — Без ненависти, без любви? Тогда чего же остается у вас в жизни?

Мало-помалу профессор отставал.

— Идемте с нами, идемте, профессор, не пожалеете! — приглашал его Дрэган, оглядываясь.

Но профессор снова сделал предостерегающий жест рукой.

Тогда рассердился даже до сих пор восхищавшийся стариком Дрэган. Потирая подбородок, он с презрением произнес:

— Если бы мы все были только зрителями, то, черт возьми, кто же делал бы историю?

Но вот за спиной у них оказался уже последний высокий, узкий, с пузатыми балконами дом, и просторная площадь открылась перед ними. Крики «ура» стали еще громче, люди начали сильнее размахивать трехцветными и красными флагами. Посреди площади возвышался памятник известному поэту, а в глубине ее стояло здание примэрии, построенное в псевдонациональном стиле, с широкими аркадами и многочисленными крышами из красной черепицы.

Колонна внезапно остановилась, и люди стали натыкаться друг на друга. На балконах домов, лестницах и на площади появились одетые в черную форму вооруженные моряки.

На мгновение все замерло, и тут раздался чей-то голос:

— Не посмеют стрелять… Что они, не такие, как мы?

Снова все смолкло, и опять раздался голос:

— Да, но кто-то должен сказать им это!

Старый Никулае почувствовал, как по телу побежали мурашки. Ему захотелось крикнуть: «Братцы, не стреляйте, у нас же общие интересы!» Он стал торопливо пробираться сквозь толпу, и тут позади себя услышал чей-то голос:

— Куда он идет? Остановите его! Не он должен идти, кто-нибудь другой!

Увидев Никулае, Дрэган бросился вслед за ним, расталкивая локтями толпу. Он и сам не заметил, как оказался один на пустом тротуаре.

Со стороны толпы доносился лишь приглушенный шум. Дрэган хорошо видел моряков, их винтовки, направленные на него. На него и Никулае. Старик был немного впереди. «Они меня убьют, — подумал Дрэган, внимательно оглядев здание примэрии. — Как бы там ни было, Никулае людям нужнее, чем я». Дрэган решительно прошел вперед и прикрыл собой председателя.