Татьяна Титова - Несовременные записки. Том 4

Екатеринбург — Москва, 1997

В Москве Линч появился в конце семидесятых, уже успев к тому времени родиться в Миссуле, штат Монтана, отдать дань травке, Дон Хуану, Харлей Дэвидсону, изучению изящных искусств в Бостоне и Пенсильвании, и состряпать первую свою короткометражку, явившую шесть беспрерывно блюющих и наконец разлетающихся на куски голов (безусловная отсылка к «Шести Наполеонам» Конан-Доила)…

Америку он покидал с тяжелым сердцем и легким кошельком. Недавний кинопроект назывался «Ронни Рокет». Главная роль была уготована М. Дж. Андерсону — тому очаровательному карлику, который будет сводить с ума своей мудро-загадочной улыбкой и говорить наоборот в «Твин Пиксе». Но это будет много позже, а пока идея постановки «Ронни Рокета» провалена, да что там — попросту похерена. Богатая Америка не готова еще отваливать деньги под всяких человеков-карликов/ластиков/слонов. Эпоха политкорректности — «Пи Си» еще не наступила, да и время Линча тоже. Уже скоро, с «Человека-ластика», начнется официальный «путь в кино» Дэвида Линча. Но тому предшествовал крайне важный эпизод его жизни, до сих пор «окутанный глубокой тайной», как изволят выражаться в телепередачах средней руки, посвященных неопознанному.

«А тайна, — как скажет уже зрелый Линч, — это все».

Итак, он покинул Америку, обернувшуюся вдруг мачехой. Он отправился в старую добрую Европу, куда ж ещё. Сперва он облазил всю Австрию в поисках знаменитого некогда художника Оскара Кокошки. Затем, убедившись, что родившийся в том еще веке Оскар, как это ни глупо, умер, осел в Вене. Как мы увидим — ненадолго. Интересно, что Вена, оказывается, могла быть перевалочным пунктом не только по пути «туда», но и «оттуда». Есть версия (столь серьезная, что хочется звать ее фактом), будто в Вене Линч повстречал Сашу Соколова, незадолго перед тем пробившего железный занавес и теперь ждущего попутного ветра, дабы пересечь океан. Скорей всего встреча не только имела место, но и стала для Линча судьбоносной. Именно автор «Школы для дураков» открыл ему глаза на те залежи мифологии и пласты иррационального, что таит в себе Советская Россия и ее официальное искусство, которое, подчас само того не ведая, способно окунать в изысканные мистические бездны. В Линче Соколов (уже как-никак благословленный самим Набоковым) увидел что-то вроде своего наместника или полпреда, и в свой черед благословил молодого американца в дальний путь. Меняли, как видим, не только Корвалана на хулигана. Эстетические хулиганы иногда менялись сами.

В Москве Линч появился в роли одаренного пытливого янки левых взглядов, этакого выходца из низов, разочарованного политикой американских верхов, увлекшегося Марксом, Лениным и — как закономерный итог — желающего овладеть методом соцреализма на практике. Сразу ли соцреализм — сперва, естественно, в лице дяденек из андроповской шинели — готов был отдаться этому американскому парню, в голове у которого гуляет по преимуществу все же ветер (их не проведешь!), а не лучший метод отражения действительности? Нет, Москва поломалась, впрочем Крючкову, бывшему правой рукой Андропова, немедленно доложили. Кто конкретно напрягал серое вещество в раздумьях над делом Линча — неизвестно, но додумались до того, что нам это на руку и еще раз на руку в пропагандистских целях, пусть там лишний раз не думают, что только наши подонки бегут к ним, но вот и их лучшие представители молодежи к нам тянутся. Однако громких акций, вроде тех, что сопутствовали переезду Дина Рида в братскую часть Германии, или обретению советского гражданства и московской прописки американским физиком, решено было до поры не устраивать. Пока нужно было хорошенько проверить новенького, который не исключено, что и заслан, нужно было привести в образцовый порядок его растрепанное мировоззрение, а уж потом, когда он способен будет на деле явить себя подлинно советским деятелем культуры, можно будет преподнести миру сюрприз.

А пока его закрепили за «Мосфильмом», дабы пообтерся на побегушках в режиссерской группе. Но он рвался к большому делу и просил на каждом углу доверить ему постановку телесериала о советских людях труда, о их нелегких буднях далеко от Москвы. Азами режиссуры он владел — это было видно, идеологически вел себя безупречно, километрами отсматривал образцовые советские фильмы, проникался, вникал. Напряженная международная ситуация сработала на него, верхам нужно было что-нибудь этакое. Добро дали. Оставалось подыскать материал. Опять же трудно сказать, кому первому пришло в голову, что стоит примерить к нему только что законченный сценарий по известному роману Виля Липатова «И это все о нем». Как-то так случилось, что сценарий уже был, а режиссера еще не было. В этот редкий зазор и попал Дэвид Линч.

Он прочел — и загорелся. Его пыл заразил далеко не всех — старые студийные зубры недоверчиво качали головами. Отдать серьезную, ответственную экранизацию пришлому мальчишке! Но и тут фортуна улыбнулась баловню: решили обложить его редакторами и цензорами, а на пилотную серию назначили сорежиссера. Линч едва не провалил всю затею — когда группа уже собиралась в экспедицию, предложил: а нельзя ли выписать из Штатов одного карлика, такого совсем крошечного карлика, который, без сомнения, украсит фильм. Ему строго было отказано, он приуныл, но вскоре рассуждал уже о том, что в такой глухомани, в какой будет происходить действие фильма, обязательно должен появляться великан в полсосны ростом. Ему дали понять, что работать он будет в пространстве метр шестьдесят — метр девяносто. Именно такой рост присущ советским людям, такими они и привыкли видеть своих экранных современников. Ему достало нахальства (впрочем, невольного) возразить, что Некто, как прикинешь на глаз в Мавзолее, за пределами означенного пространства. И все же его отпустили в Сибирь. Знали б они, сколько тут вылезет строгих выговоров и должностных понижений.

Поначалу все шло хорошо. Актеры быстро привыкли к энергичному янки, а Евгению Леонову после «Осеннего марафона» и вовсе было не привыкать учить варягов тайнам русской речи и волшебству бокалов. Материал первой серии отсняли как по маслу. Спокойная жизнь рабочего поселка была нарушена с обнаружением тела комсомольца Столетова. Для расследования в поселок из Центра приезжал федеральный агент (так его называл Линч, его поправляли, после махнули рукой: освоит язык, сам исправится). С помощью местного лейтенанта милиции он начинал вскрывать потаенные пласты этого странного события, да и вообще подноготную жизни такого тихого на первый взгляд местечка. С материалом Линч справлялся, и сорежиссер уехал домой.