Татьяна Титова - Несовременные записки. Том 4

27 Ницше Ф. Там же, с. 143, параграф 37, (нюанс перевода мой — С. Б.).

28 Ницше Ф. Там же, с. 147, параграф 44.

29 Ницше Ф. Там же, с. 135, параграф 22.

30 Ницше Ф. Там же, с. 129, параграф 11.

31 Танат — древнегреческий бог смерти.

32 Ницше Ф. Там же, с. 147, параграф 44.

Материал Андрею Козлову был заказан редакцией для рубрики «Философская автобиография». Первую подобную публикацию мы осуществили во втором номере нашего журнала (см. Анатолий Арендарь «Ржавый фонарь. Попытка наделения своей жизни смыслом»). В случае же с Козловым мы, на наш взгляд, имеем более или менее (скорей первое, чем второе) художественную прозу. Поэтому и сочли возможным перенести эту работу из раздела «Размышления» в раздел «Проза». Объяснятся по этому поводу, скорей всего, не имеет смысла, но именно отсутствие смысла в каком-либо действии и вызывает к жизни объяснения как таковые.

Автобиографическое эссе — это любимый литературный жанр русского народа. Вспомним «Житие протопопа Аввакума, написанной им самим» или «Архипелаг Гулаг». К сожалению, не все замечательные люди записывали свою биографии, поэтому как суррогат появились разного рода ЖЗЛ. Некоторые замечательные люди вообще не существовали, поэтому появились книги о Чичикове, Соне Мармеладовой. Иногда писатель в силу тонких психологически-политических обстоятельств описывал себя, переодетым в какого-нибудь героя. Например, Флобер признавался: «Мадам Бовари — это я сам». Но если в книжке не оставалось намека на автобиографичность, русский народ говорил: «Зачем мне ваши фантазии!»

Итак: кто аз есмь?

Кем был в прошлой жизни, убейте, но не помню. Честно говоря, каких-либо серьёзных попыток это выяснить я тоже не делал. Иногда мне кажется, что я не совсем точно понимаю, кем я был даже в «этой» жизни. Сейчас занимаясь мнемоническими упражнениями, забираясь в свои 5, 10, 15 лет и стараясь это всё описать, мне почему-то хочется возразить Флоберу: «Я» — это «Мадам Бовари»». Но кем бы оно, это «Я», ни было, по порядочку попробуем рассказать…

Я родился в великом 1956 году спустя три месяца после XX съезда партии, на котором Хрущёв разобрался со Сталиным, в Свердловске в роддоме возле ЦПКиО им. Маяковского. Мои первые более-менее связные воспоминания связаны с нашей квартирой на одиннадцатом этаже дома «Динамо» (сейчас это гостиница «Исеть»).

В те времена в Свердловске не было ни «пенала» здания Областной администрации, ни вообще хотя бы одного 16-ти и даже 9-ти этажного дома. Я жил на самой верхотуре и смотрел на всё это, что было внизу: проспект Ленина, трамваи, тротуары. Мы носились по длинному коридору нашего дома с моим другом Олежкой. Однажды по его рассказам мы залезли на чердак, с чердака на крышу и свалились вниз. Там внизу был спортивный магазин «Динамо», и туда как раз привезли спортивные маты. На них-то мы и упали, слезли и пошли домой. Я ничего этого не помню, помню только сами эти рассказы Олежки в другом нашем доме на Первомайской, где прошли остальные годы моего детства, отрочества и тревожной молодости. Сейчас мы, вспоминая этот дом, утираем ностальгические слёзы, потому что давно там не живем: Олежка живет в самом конце Восточной возле ЦПКиО, а я живу на Бажова возле парка Энгельса в доме наискосок от «Пельменной».

В детстве помимо мамы, папы, сестры, брата (когда он не дрался) я любил кошек, свою воспитательницу в детском саду Анну Ивановну, которая напевала песенку «Рула-тырула-тырула-тырула-рула-тырула-тырула-ла-ла» на финском языке, и конечно, я любил Ленина. Потому что благодаря ему я мог жить в социалистической стране, где нет капиталистов, расовой дискриминации. То есть, одна удача за другой: квартира в самом высоком доме, воспитательница, которая так прекрасно поёт «Рулу-тырулу», социализм. В общем, повезло. Я чувствовал себя избранником. Папа имел художническое образование и меня тоже учил рисовать. Однажды я нарисовал бегемота, которого из болота вытаскивают подъемным краном. Меня все так хвалили, что в конце концов после всех этих рахитов, корей, ангин, которые увеличили мою интровертированность, я как-то поверил в свою талантливость. Но по большому счету, пожалуй, моим единственно в каком-то смысле выделяющимся талантом было свойство считать себя гением, ничего особенно гениального при этом не сделав, и не моргать. Однажды я спросил отца:

— Папа, скажи, а какие недостатки были у Ленина? Ведь у всех же должны быть ну хоть какие-то недостатки.

Папа долго думал, а потом сказал:

— Слишком уж доверял Зиновьеву и Каменеву, которые потом оказались уклонистами.

Я спорить с папой не стал, но доверять «уклонистам», мне казалось, куда симпатичней, чем их расстрелять. Так что недостатков у Ленина папа не знал.

Когда мне было 5 или 6 лет, когда я систематизировал свои исторические представления, мне захотелось уточнить такой вопрос:

У нас, русских — Ленин вождь, а у немцев — Гитлер вождь. Да?

Нет, нет. Ленин — это вождь всего прогрессивного мира, не только русских, а Гитлер — вождь немецко-фашистских оккупантов.

То есть, Ленин не только у нас, но и у всех. Это звучало не так стройно, но вдохновляюще. Но так или иначе, потом пришлось всё-таки самому разбираться, кто чей вождь.

На самом дела «автобиографическое эссе» никакое не автобиографическое. «Моё» тут — дело десятое. Это лишь неожиданный такой, как бы невзначай толчок к тому, что можно условно назвать «самосозерцанием». Обычно люди не хотят заниматься чем-то напоминающим «созерцание». Люди, делающие так, кажутся им сумасшедшими.

Есть жизнь, есть телевизор, жратва, рыбалка. А смотреть в себя? В себя? Ну что там смотреть? Ну, Аркадий Райкин. Ну, Смоктуновский. А что я не видел в самом себе?! И так вот человек ловит рыбу каждое воскресенье. А что там в этой проруби? Что-что! Рыбёшка! А что внутри себя? Там Наполеон, Магомет, Омар Хайям, Смоктуновский, Ленин, Зиновьев, Каменев, — там всё. Итак, «автобиография» — это своего рода мистическое действо. Мы читаем чью-нибудь ЖЗЛ, строим нечаянно образ смысла своей жизни — и этот образ придаёт нашей жизни пульсирующий, свежий ритм. Это не просто побасенки, это, как в наше время выражаются, «система».

Итак, Фидель Кастро со своими соратниками-революционерами освободил Кубу от капитализма. Они договорились не брить бороды, пока социализм не победит во всем мире. Вместе с Хрущёвым они приехали в Свердловск. Все оставили свои рабочие места, вышли на улицу приветствовать кубинского революционера с бородой. Мы с мамой стояли на углу Ленина и Луначарского, как раз напротив дома «Динамо». У меня, как и у всех, был в руках кубинский флажок из бумаги.