Дмитрий Бавильский - Несовременные записки. Том 3

Во-первых, никто никого никому не противопоставляет и никуда себя не вписывает. «Вавилонская библиотека» — рубрика информационная, и ничего кроме как поставки своим землякам нужных (в ситуации рыночного дефицита) сведений, я (мы) не преследовали. Здесь — важнее адреса и телефоны, возможности подписки, а не тщеславное тщеславие. Тем более, если внимательно (sic!) прочитать обзор, то можно заметить наличие в хит-параде публикаций из совершенно разных «лагерей», от «Нового мира» и «Знамени» до «Митиного журнала» и «Комментариев». Вторых, может быть, меньше из-за меньшей их доступности для читателя.

Во-вторых, неподкупно, сурово и резко осмысливая в «толстом журнале» «изящную словесность» не-толстого «новодела», г-жа Кузнецова как-то отрицает и за нами тоже адекватность (суровость и резкость) в оценках печатаемых в «центре» экзерсисов. Повторюсь. Читателю нужна адекватная информация, но не «атака», не «противопоставление» (чего противопоставлять-то? Литература-то нонче одна-одинёшенька. Спросите об этом Наталью Борисовну Иванову, она объяснит).

В-третьих, помимо традиционного «исторического подхода», методологической корректности ради, нужно, видимо, учитывать ещё и «географический фактор»: мы имеем то, что имеем, пытаемся выявить-сохранить данную нам данность. Чтобы использовать её как отправную точку для дальнейшего развития, как некий катализатор, ускоряющий замедленные (что есть, то есть) реакции. Для того молодняка, который вот-вот подтянется. Вот и нужно, чтобы пришёл он не на пустое место.

Поэтому, в-четвёртых, «НЗ», как ни один другой («процесс(!)-журнал»: читайте усердней), и приспособлен для «внутреннего употребления». Тогда как, скажем, «Уральская новь» приглашением многочисленных варягов (от Парщикова до Рыклина или Микушевича) сознательно строит себя на сопряжении местного и общекультурного контекстов (у Кузнецовой всё наоборот).

В-пятых, никто никаких мифов (словечко, конечно, модное) не создаёт. Просто люди пытаются определиться с тем местом, где живут. Это место не сочиняется, не мифологизирутся, но, может быть, в первый раз реально очерчивается (если внимательно читать эссе первого раздела, то становится очевидным, что все они вызваны к жизни именно что попыткой деконструкции каких-то архаических, примитивных штампов общественного сознания, типа «урал — опорный край державы…», стремлением нащупать естество, органику), осмысливается на должном уровне.

В-шестых, понятно, откуда берутся фразы типа «центр номера необъятен и безжизненен»: читать же надо! То ли дело прочитать две-три вставки и три-четыре полстраничных заметочки и быстро-быстро написать нечто, к реальности не имеющее никакого отношения. Вот уж поистине непонятно, зачем и для кого. Если можешь не писать — не пиши.

Можно сочинить и в-седьмых и в-восьмых, да только мы-то знаем, что к чему. И нашей спокойной уверенности (Это Горбатый говорил: «Верю, ждёт нас удача, на благое дело идём, товарищей из беды выручать…») нам хватит. И если вы всё это читаете, значит, уже на третий «блин» хватает.

Закончить хочется на проникновенной, лирической ноте. Которую неожиданно взяло «Новое литературное обозрение» в № 19 (1996). Где в рамках возрождения интереса к эпистолярному жанру (ударим гусиными перьями и почтовыми отправлениями по телефонам и телефаксам) спровоцированы несколько диалогов (см. мой хит-парад). Так вот там, на территории письма нам совершенно незнакомого Сергея Бирюкова (Тамбов), перечисляющего Татьяне Михайловской важные провинциальные новости, находим: « А сейчас ещё — бах! — выпустили первый номер «процесс-журнала» «Несовременные записки», в котором, вероятно, впервые на таком уровне осмысляется жизнь уральских мегаполисов — Пермь — Челябинск — Екатеринбург (Свердловск). Там есть предметы поэзии, прозы, критики, философствования. Среди «предметов поэзии» нашёл Романа Тягунова:

Там есть ещё Дмитрий Кондрашов, Андрей Санников. Из прозы прочитал только Юлию Кокошко — пишет павлиньим пером. Как видите, Таня, писать письмо мне некогда, я всё время чита-ю!

Не успел закончить несовременных и поэтосферических пермяков, как пришло письмо из Хабаровска. Пишет мне неведомый Арт. Иванов (прямо-таки из стихотворения Р. Тягунова: «Россия — родина слонов / Велосипедов, бумерангов… / В любой стране иного ранга / Не мог родиться Иванов…»)…»

Вот и вернулись к тому, с чего начали, — к доказательной субъективности. Письмо, пусть и публичное, куда уж больше. Но вот что важно: стремление точно и экономно передать на небольшом пространстве как можно больше информации порождает такие перлы, как «павлинье перо Кокошко» (сам много мучился, как наиболее точно передать специфику её письма. И вот вам, пожалуйста). Журнал осваивается постепенно, становится фактом жизни, реальности — полностью принимается и, переваренный, включается в творческий процесс (понравившиеся строки тут же используются для чего-то иного).

Особым вниманием мы не избалованы. Тем не менее, кой-какая реакция на журнал имеется, и мы этому всячески рады. И ничего на самотёк отпускать не собираемся. Каждая (каждая!) попытка будет пресекаться на месте. Вы пишите, вы пишите, вам зачтётся. Я потом (что непонятно) объясню.

В тексте рассказов использованы выдержки из учебника «Психиатрия» (авторы: Н. М. Жариков, Л. Г. Урусова, Д. Ф. Хритинин). Цитаты эти не случайны… а с другой стороны — не обязательны. (Прим. автора).

К. Мамаев. «Деревянный Рай». Издательство «Екатеринбург», 1995.

Эскиз рецензии на текст Юлии Кокошко «Неоправданная наклоунность письма и знак дождя» — «Несовременные записки», «Юрятин», Пермь, 1995, т. 1, с. 41—78.