Анна Каменова - Вблизи Софии

…У башенного крана слышался смех и веселые восклицания. Таня, которая пришла до начала смены, спустилась на мостик к такелажникам поболтать. Но от ее внимательного взгляда ничего не ускользало.

— Цвятко, убрал бы доски. Или ты их нарочно разбросал, чтобы люди падали? Я смотрю, Стойчо два раза споткнулся уже об арматурное железо, а не догадался поднять. Верно, боится, что тебе будет стыдно.

Голос Тани звучал, как звоночек. На нее не сердились, когда она делала замечания.

На толстом бревне сидели опалубщики. Бригадир, развернув чертеж, делал на нем пометки. Таня подсела к ним:

— Что это тут у вас?

Оказалось, опалубщик Ангел с помощью Мирко Савова усовершенствовал дисковую пилу.

— Работать ею теперь намного удобнее. И легче и материала меньше расходуется, — объяснял бригадир.

— Какой это Ангел? Черноватый, худой? — вспоминала Таня. — Смотри, кто б мог подумать! Все смеется, шутит, а вон что придумал! Где он? Поздравить его надо!

Таня встала, чтобы найти опалубщика. Вместо него она увидела Киро. Весь в пыли, будто вылез из мешка с цементом, он шел с бетонного завода довольный, что сумел починить дозатор. Таня хотела отойти в сторону, избежать встречи, но Киро остановился перед ней сам.

— Таня, разрешили мне! Уезжаю в конце месяца!

Как уезжает? Строительство не закончено, а он уезжает! Так вот как он предан делу? А она-то верила Киро, как себе самой. Девушка почувствовала боль, к горлу подступил комок.

— Так и не дождешься конца строительства? Я, признаться, думала о тебе иначе.

— Что ты подумала? Что я не вернусь? Да я только еду… — Киро запнулся. Как бы она не подумала, что он хвастается!

— К своим едешь?

— Нет, в Софию.

Киро не смог продолжать. Прямо на них шел опалубщик, неся на плече длинную балку.

— Берегись! — крикнул он.

Киро схватил девушку за руку и увлек в сторону.

— Не смотрят, — ворчал плотник, — а случись несчастье, скажут — виноваты другие.

Таня не испугалась балки, ее смутило неожиданное прикосновение Киро.

— Берегись! — снова послышалось рядом. Девушка вздрогнула, отпрянула. Киро только теперь отпустил ее руку. Таня закрыла глаза: оказывается, есть что-то поважнее и машин, и водохранилища. Киро уезжает. Она прислонилась к перилам. Парень царапал щепкой по отполированному прикосновениями множества рук дереву.

— Значит, в Софию?

— Да. Мне разрешили держать экзамен на аттестат зрелости. Как сдам, сейчас же вернусь.

— Правда? Ты только поэтому и уезжаешь?

Она радовалась за Киро. Как он вырос! Теперь он может смотреть на нее свысока — так же, как она, раньше пыталась держаться с ним.

— Знаешь, Таня, я никогда и не думал, что мне удастся подняться выше обыкновенного машиниста. По правде говоря, в мечтах я залетал высоко. Но на что я мог надеяться? Отец старый, мать больная. Нужно содержать и их и себя. Боялся, что не кончу школу. А здесь каждый тебя поощряет, помогает, дает возможность проявить свои способности.

Юноша умолк. Всего он еще не сказал.

— Таня, если бы не водохранилище, я, может, и не встретил бы тебя. Ведь ты… — он запнулся, подыскивая слова, — ведь ты останешься здесь до моего возвращения?

Таня опустила голову, попыталась отшутиться:

— Конечно. Без нас разве смогут закончить? Ну, я пойду. Такелажники меня зовут.

— Нет, сначала скажи: будешь ждать?

Киро был выше ее ростом. Она подняла на него свои ясные глаза. И в них он прочел ответ. Но вслух девушка ничего не сказала. Она побежала, не чувствуя под собой земли.

Дора развесила на полянке выстиранное белье и возвращалась, набрав по пути большой букет. Ноги ее тонули в мягкой траве. Она с наслаждением прислушивалась к жужжанию пчел, которые, осмелев, садились на букет. Женщина не могла нарадоваться летнему дню, тому, что она опять с Траяном. Жизнь среди людей, незнакомых ей до сих пор, оказалась интересной.

Буковица стала довольно большим поселком, но знакомились здесь легко. Дору интересовал каждый новый человек, она охотно вступала в разговор со всеми.

Она бывала в домах и общежитиях, спускалась в шахту и сама не заметила, как увлеклась строительством. Она поняла, что стройка — это не только кладка кирпича, котлованы и заливка бетона. Стройка — прежде всего люди, мужчины и женщины, труд и напряжение, радости и горести, объединяющие людей с разными интересами и характерами.

Из зрителя Дора постепенно превратилась в участника этого волнующего дела. Прежде, когда на нее что-либо производило особое впечатление, она делилась этим со Светлой. В Буковице не было постоянного корреспондента многотиражки и радиоузла, и Дору попросили регулярно давать сведения об отличившихся строителях, о непорядках и вообще обо всем, что происходило на их отдаленном объекте. Так же просто она принялась за устройство библиотеки в Буковице. Книги брала у Светлы, а потом устроила и небольшую читальню, где всегда были свежие газеты и журналы.

Возле их дома был насыпан песок. В нем играли дети — прокапывали канаву и складывали из камешков плотину.

— И ты помогаешь строить, Борко? — спросила Дора пятилетнего сына монтера.

— Я еще маленький, работать не могу. А ты где работаешь?

— Я? Нигде, — улыбнулась Дора. Ей хотелось услышать, что ответит этот малыш, рассуждавший, как взрослый.

— А ты разве бабушка? — спросил кто-то из детей.

— Бабушка, бабушка, — закричали все.

— Почему бабушка? — это ей было неприятно слышать даже от детей. — Вовсе нет.

— Отчего же тогда ты не работаешь? — вступил в разговор мальчик постарше. — Папа говорит, что теперь все должны работать. А моя мама — телефонистка! — с гордостью добавил он.

Слова детей доставили бы Доре огорчение, если бы она не работала. Но теперь она могла со спокойной совестью передать этот разговор Траяну.

Он был дома. Дора расставляла цветы и весело болтала:

— Траян, правда, какие чудесные лужайки в Буковице? А цветы? Я никогда еще таких не видела. Жаль, что не могу их нарисовать.

— Да, — согласился Траян. — Но, если бы кто-нибудь из наших художников по ошибке очутился в Буковице, ему бы и в голову не пришло нарисовать, например, вот этот угол комнаты с цветами. Скажет — не типично. И побежит искать бетономешалку или подъемный кран, которые не сможет изобразить, потому что они для него совсем чужие. А ведь в сущности эти цветы — часть нашей жизни здесь.

— Траян, ты меня удивляешь! Ты начинаешь превращаться в романтика.

Дора стояла у окна, и Траян видел только ее силуэт. Она представлялась сейчас ему не такой, как всегда: выше, стройней. Лицо ее, скрытое в тени, казалось моложе. Даже голос — мягкий, певучий, ласковый — звучал бодро и твердо.

— Дора, — сказал Траян, — иди сюда, давай поговорим.