Анна Каменова - Вблизи Софии

Таня потянула проволоку, но она не поддавалась. Девушка встала, хотела посмотреть, что случилось. Перед ней стоял Киро, держал другой конец и смеялся:

— Брось, Таня. Нашла чем заниматься. Я тебя повсюду ищу. Хотел тебе сказать, — Киро покраснел, — меня посылают в машиностроительный техникум, а потом, может, заочно буду и дальше учиться.

Таня не знает, радоваться или печалиться. Хорошо, что Киро будет учиться, он такой способный, далеко пойдет. Но, значит, им придется расстаться? А как же их мечты? Они мечтали все вместе — инженеры, техники, рабочие — поехать на другую стройку. И представляли, как хорошо пойдет у них там дело.

— Недолго осталось, — оживленно продолжал Киро, — а представляешь, мне хочется, чтобы строительство никогда не кончалось. Разлетимся в разные стороны. Тяжело расставаться, крепко мы сдружились. А тебе?

Лучше бы он не спрашивал! Девушка плотно сжала губы и молчит.

— А ты, — повторил Киро, — что ты теперь думаешь делать? Я не хочу расставаться. Хорошо бы и тебе устроиться на работу там, где я буду. Как ты считаешь? Ну да ладно, успеем об этом договориться… Пойдем на озеро? Я еще не катался на лодке.

По берегу одиноко брел Траян. Он увидел Таню и Киро, но они не заметили инженера. А может, просто избегали его: боялись, вдруг этот одинокий человек с печальным, задумчивым лицом смутит их молодой смех, омрачит ни с чем не сравнимую радость первых признаний.

Или они подумали, что их жизнерадостность будет ему неприятна? Он любил молодежь, но сейчас и ему не хотелось никого видеть.

Он никогда не спрашивал себя, чем была в его жизни Дора. Он знал, что она всегда рядом, отзывчивая, нежная, красивая. Да, очень красивая. Все острее он чувствовал свою вину перед ней, все яснее понимал, каким недостойным было это увлечение Ольгой — смешное ребячество в его годы. Он видел, что Дора подавлена, печальна, но ни разу за долгие месяцы не спросил, простила ли она его, забыла ли, успокоилась ли. Ни разу не сел с ней рядом, не рассказал, что увлечение это было мимолетным, что оно совсем не изменило его чувства к ней. Не погладил ее по волосам, как бывало, когда он говорил ей, что только она его истинная, глубокая любовь.

Вечно он спешил, говорил с ней только о работе. А может, это происходило оттого, что он чувствовал себя виноватым и избегал объяснения? Никак не решался начать и ждал, что время постепенно излечит все?

— Почему, почему я ничего не сказал?

Траян говорил вслух, не боясь, что его услышат. Ему хотелось кричать, выплакать свое горе. Идти бы так и идти неизвестно куда, смотреть на зеленый берег, синеющие волны и не думать ни о чем, спрятаться от тоски, уйти от тягостных мыслей.

Траян чуть не упал, поскользнувшись о рассыпанную старую черепицу. Незаметно он очутился среди развалин села, наполовину затопленного. Далеко от берега из-под воды торчала одинокая труба.

На этих мертвых развалинах только аисты сердито стучали длинными клювами. Из года в год прилетали они сюда, и всегда их встречали нетронутые гнезда. Куда им деваться теперь? Одинокие и бездомные, птицы отчаянно били клювами по разбросанной соломе, по разбитым кирпичам и жалобно кричали.

Траян медленно побрел обратно. И он был одинок и бездомен, как эти бедные птицы. И он искал свое гнездо. Вон как та большая черная аистиха на берегу озера. Распластав крылья, она в недоумении озиралась. Птица несколько дней назад свила себе гнездо у самой воды. А теперь вода поднялась и гнездо исчезло. Птица вьется над водой, мечется, улетает и возвращается, долбит клювом землю. Она выбирает новое место, снова принимается строить — и опять на самом берегу, не подозревая, что через несколько дней и это гнездо скроется под водой.

Траян сидел на берегу и задумчиво водил веткой по земле. Он не заметил дедушки Гьоне, бесшумно приблизившегося в своих резиновых царвулях, тонувших в густой траве. Лишь когда старик подсел к Траяну, тот увидел его. Старик положил на землю пестрый разноцветный узелок с хлебом и снял шапку. Свалявшиеся седые волосы упали ему на лоб. Он опять надел шапку, снял царвул, перевязал веревкой портянку. Повернулся к Траяну, сочувственно взглянул на него и заговорил:

— Вот скоро и конец, товарищ инженер. Правильно говорится: начал дело — тут уж и конец близко. А ты что закручинился? Эх, не думай о том, что прошло, думай о том, что впереди. Вчера толковали мы с инженером Заревым. Говорит, поставят меня сторожем рыбу караулить: в озеро-то рыбу пустят. Не знаю, что и делать. Нравится мне тут, да старуха и заикнуться не дает. Что делать? Надо к ней ехать, присмотрит она за мной, одежонку починит. А то вон я на что похож…

Траян не слушал стариковской болтовни.

Прибрежные луга тихи и спокойны. Не слышно больше шума машин. Это — спокойствие после завершенного труда, после достижения цели. Но у Траяна в душе нет покоя. Куда он денется? Предложили ему ехать на новый объект начальником строительства. Но он не может и думать о другом строительстве. Как он уедет отсюда? Здесь осталась Дора. Этому водохранилищу отданы его мечты, его помыслы. Как он расстанется с Дорой?

Вдали, за озером, высокие горы окрасились розовым светом. Снег лежит на зубчатых вершинах. Одна из них словно бы подняла голову и хочет пробить небесный свод. Скалы, утонувшие в белой туманной дымке, угрожающе нависли над сосновым лесом и ущельями.

Взгляд Траяна скользит по вершинам, тонет в блеске снегов. Туда тоже добралась весна, и из-под этих снежных сугробов хлынули буйные потоки, устремились вниз. Они видны даже отсюда. Снега тают и наполняют озеро.

Маленькие глаза дедушки Гьоне, выцветшие от времени, неотрывно следили за Траяном. Старик вздохнул и покачал головой:

— Что тебе сказать? Ты не думай все об одном. У меня в ту войну сына убили. Что ж делать, слезами горю не поможешь. Прошлого не воротишь. Смотри-ка, как солнце заходит, небо все красное. Ветер будет ночью. Пойду погляжу, как там дела с рыбой…

Старик поднялся и теми же бесшумными, мягкими шагами пошел к заливу, где обычно приставали лодки.

Сейчас залив был пустынен. Только одна лодка приближалась к берегу. Таня и Киро замахали руками. Из лодки выпрыгнул Младен. Ольга протянула ему загорелые руки, ее голубое платье трепетало, как парус. Младен не сводил с девушки глаз.

— Оля, ты опровергла общепринятое мнение: я окончательно убедился, что голубой цвет идет брюнеткам.

— Младен, перестань! Лучше помоги мне, я никак не выйду.

— Хорошенькое дело! Обвала не испугалась, а сейчас прыгнуть боишься?.. Ну, так и быть, помогу голубой русалке выйти из волн.

Немного погодя еще одна лодка причалила к берегу. Вышел юноша с длинным шестом в руках. Он измерял глубину озера.