Михаил Каюрин - Кацап

Шагая по раскисшей земле, Кацапов, поглядывая на копошащихся в грязи заключённых, впервые размышлял об их судьбах. После разговора с Марком Ярошенко в его сознании что-то внезапно произошло, появилось если не сострадание, то некое сочувствие к этим несчастным людям. До этого он ходил будто с повязкой на глазах, а потом внезапно лишился её, и осужденные предстали перед ним в полной реальности.

Полтора месяца назад ему и в голову не приходило, что у каждого заключённого где-то далеко от этих мест остались дом, семья, работа. Его не интересовало их прошлое, безразличным было и будущее. Он, здоровый и сильный крестьянский парень, с детства привыкший к тяжёлому труду, не хотел верить, что кто-то из них не способен выполнить и половины нормы. Ему казалось, так поступают лишь симулянты и саботажники. Он не знал истинного положения заключённых и не был сторонником скидок на их здоровье, не брал в расчёт и непогоду. Дневная норма была незыблемой основой существования зеков в лагере.

Цель поставлена: железная дорога должна быть построена любой ценой и сдана в эксплуатацию в обозначенный срок. Его и приняли мастером для того, чтобы обеспечить выполнение напряжённого плана. Для Александра все заключенные были на одно лицо. Они являлись преступниками. А преступников не нужно жалеть, поскольку они должны искупать вину каторжным трудом, как издревле велось на Руси.

Но и труд заключённых поначалу был для него полной абстракцией. Нормы выработки давались на бригаду в целом, поэтому определить со стороны степень индивидуальных мучений и страданий было невозможно. И только сблизившись с безликой человеческой массой, он вдруг обнаружил, в каком заблуждении находился всё это время. Оказалось, даже он, крепкий и выносливый мужчина, способен выполнить заданный объём работ только на пределе физических возможностей. А заключённые грызут эту неподатливую землю ежедневно. И месяц, и год при скудном пищевом рационе, без малейшей передышки.

Осокин, который появился на пилораме, по словам Марка Ярошенко, около года назад был весёлым энергичным колобком. Сейчас этот человек изменился до неузнаваемости: похудел, скрючился, покрылся не проходящими нарывами, на ладонях не успевали заживать кровоточащие мозоли.

Александр начал осознавать: перед ним не обезличенные рабы, а несчастные люди, у каждого из которых существует своя жизнь, своё отношение к ней. И каждый заключённый борется за эту жизнь по-своему.

«…порядочный интеллигентный человек, преподавал детям в школе историю… в ваших силах спасти человеку жизнь…, — вертелись, словно заклинание, в голове слова Марка Ярошенко.

«А ведь и я мог очутиться на их месте, — подумалось отчего-то Кацапову. — От тюрьмы и сумы не зарекаются. Как бы я повёл себя? Тоже бы превратился в слепую лошадь, которая часами ходит по кругу, пока её не возьмут за уздцы и не остановят? Или стал бы противиться безжалостной судьбе, цепляться за каждый миг своего пребывания на земле?»

Несколько километров отшагал Александр под изнурительно моросящим дождём. Брезентовый плащ быстро намок, огрубел и изрядно потяжелел. Крупные капли стекали по капюшону и, падая перед лицом, мелькали, как надоедливые мушки. Впереди показалась бригада лесорубов, послышался ухающий шум падающих на землю деревьев.

— Лошади, когда будут? — недовольно спросил подошедший бригадир, держа в руках топор. Лицо его было мокрым от дождя, от него исходил лёгкий парок. — Брёвен скопилось — пройти нельзя. Люди ноги себе скоро переломают. Стащить бы надо с трассы, в штабеля сложить.

Если бы эти слова Кацапов услышал пару недель назад, он бы прикрикнул на бригадира и моментально урезонил излишнюю прыть.

— Что, катать разучились, мать вашу?! — произнёс бы он властно, подражая прорабу соседнего участка. — Забыли, что бревно круглое? Для чего у вас ломы? Бросайте лаги и — вперёд!

И бригадир бы при этом не посмел возражать. Только в ответ, может, брызнул бы на него негодующий взгляд и пошёл исполнять приказание, шёпотом бурча для успокоения что-нибудь себе под нос.

Александр не возмутился, не выматерил привычного к окрикам заключённого. Неожиданно для себя удивительно спокойно, по-деловому ответил:

— Лошади сейчас заняты на перевозке леса из ближнего штабеля, обеспечивают работу пилорамы. А вы начинайте пилить брёвна по размеру шпал. Складируйте неподалёку. По первому снегу перевезём к пилораме на санях.

Кустистые седые брови бригадира взлетели вверх. Он был удивлён мирным ответом мастера.

— Понял, Александр Степанович. Сейчас распоряжусь, — пожилой бригадир кивнул головой и отправился обратно на делянку, обернувшись по пути несколько раз. Видимо, он не сразу поверил словам Кацапова, посчитав их издевательским подвохом, и, оглядываясь, ожидал отмены полученного распоряжения.

— Смотри под ноги, а то споткнёшься, — развеселился Александр. — И деревья валите аккуратно, правильно выбирайте направление, тогда возни на земле меньше будет! Делайте надпил, как я вас учил!

Александр облазил все скалы, выполнил промеры, как просил Бобров и отправился в обратный путь. Он старался идти по краю широкой траншеи, чтобы внимательно понаблюдать за работой заключённых.

Грязные, в мокрых телогрейках, с хмурыми измождёнными лицами, люди копошились на метровой глубине. Грунт на участке попался глинистым, глина прилипала к лопате, заключённые с яростью били ею о края тачки.

Внизу, посреди траншеи горел костёр. Когда началось ненастье, Кацапов разрешил разводить костры, чтобы люди могли немного отогреваться и просушить одежду.

Политические приближались к огню по очереди, в случае крайней необходимости, на десять-пятнадцать минут, не больше. Они чётко усвоили, что их ожидает при невыполнении дневной нормы.

Зато уголовники не отходили от костра подолгу. Это были не воры в законе, которым трудиться запрещали воровские правила, а всякая шпана и шестёрки. Политические старались с ними не связываться, хотя стычки между ними периодически происходили.

У костра на чурочках сидели трое — Грыжа, Хрипатый и Кашалот — уголовник с большой головой и крупными передними зубами. Этот двадцатичетырёхлетний рыжий увалень прибыл в лагерь весной и сразу прибился к Грыже, безошибочно определив в нём главаря криминальной группы.

Александр обратил внимание, что одежда на уголовниках не парила и давно просохла. Выходило, что они сидели у костра больше часа. Как раз то время, пока он ходил по заданию Боброва.

Кацапов остановился напротив, язвительно спросил:

— Не упрели ещё от жара? Может, за веничком сходить?

— Лучше сразу в баньку, гражданин начальник, — осклабился Грыжа, лениво приподнимаясь с чурочки. — Братва не откажется. Верно, Хрипатый?