Михаил Каюрин - Кацап

Кацапов не успел ответить. Позади них послышался нарастающий гул. Красноармейцы тут же обернулись и увидели на горизонте колонну приближающихся танков.

Лёгкие боевые машины БТ-7 неслись на всех парах, оставляя за собой большие клубы пыли. Очень быстро они настигли полк и, не останавливаясь, пронеслись мимо.

— Вот это техника! — восхищённо воскликнул Надеждин, когда пыль немного улеглась. — Броня наша крепка, и танки наши быстры! Подавят гусеницами всех самураев, пока мы тут тащимся!

— Переживаешь, что не успеешь пострелять во врага? — подковырнул друга Кацапов.

— Ничуть. Я, между прочим, не рвался в Монголию. Мне в отделе снабжения жилось неплохо.

Друзья умолкли, и длительное время шли, слушая лишь хруст песка под ногами солдатской колонны.

…Их призвали в армию одновременно. За неделю перед майскими праздниками начальник отдела кадров лагеря вручил им повестки из военкомата. Причина вызова для обоих была неожиданной и неизвестной. Явиться — и всё, больше ни слова.

С попутным грузовиком они отправились в Улан-Удэ. Там, после прохождения медицинской комиссии, военком кратко сообщил, что их призывают на переподготовку на несколько месяцев в Забайкальский военный округ. Но слухом земля полнится. Сарафанное радио донесло, что их отправляют в Монголию, где после событий у озера Хасан в Приморском крае начались новые провокации со стороны японской армии.

Вернувшись в лагерный пункт, Кацапов показал повестку Боброву. Тот озабоченно поскрёб затылок, затем они вдвоём отправились к начальнику колонны.

— Твою мать! — выругался «кум», разглядывая повестку, и тут же его рука потянулась за папиросой. — Только втянулся, понимаешь ли, человек в работу — как нате вам! В армию надумали призвать. Других, что ли не нашлось? И это как раз в тот момент, когда полным ходом пошла укладка шпал и рельсов! Где мне взять замену сейчас?

Он долго ещё возмущался неизвестно на кого, через два-три слова вворачивая матерные выражения. Наконец, притушив в пепельнице вторую папиросу, которую прикуривал от первой, он немного остыл.

— Какие будут предложения? — спросил начальник лагпункта, обращаясь сразу к обоим.

— Александр Степанович предлагает поставить вместо себя бригадира, — несмело проговорил Бобров и перевёл взгляд на Кацапова, ища поддержки.

— Кто такой?

— Ярошенко Марк Сидорович, из политических.

Услышав слово «политический», «кум» скривился, словно во рту у него появился большой кусок лимона. В глазах офицера НКВД мелькнуло ярко выраженное отвращение. Он презирал всех заключённых, осужденных по статье 58–10 УК, хотя хорошо понимал, что именно эта категория зеков является главной рабочей силой. Послушной, безропотной и управляемой.

— А второй твой мастер, этот… Мясоедов, не потянет работу на всей трассе?

— Он у меня на головном участке, завершает взрывные работы, потом я перебрасываю его к путейцам, — тихо сказал Бобров.

— Да вы не сомневайтесь, Антон Лукич, — бодрым голосом вставил Кацапов. — Марк Ярошенко — подходящая кандидатура. Он мужик, что надо. Георгиевский кавалер, между прочим. В узде зеков держит, даже блатных. За всю зиму его бригада ни разу не сорвала план.

Последние слова Кацапова немного сгладили недовольство на лице «кума», он смягчился:

— Ладно, ставьте. Если что — уркачи его поправят.

Что он подразумевал под этими словами — понять было невозможно. То ли смотрящий на зоне вмешается, в случае чего, то ли братва самостоятельно разберётся в бараке с неугодным мастером из политических.

Так Марк Ярошенко возглавил работу на целом участке будущей железнодорожной ветки. Александр передал ему дела, на прощание пожал руку.

— Уезжай сегодня же, — шёпотом проговорил тот. — Вчера в бараке была воровская сходка, тебя приговорили. На трассе тебе лучше не появляться.

Спасибо, Марк, что предупредил, — тихо поблагодарил Александр. — Я догадывался, что Грыжа что-то затевает. Уж больно радостно бегали глазки у него в последнее время.

— Да хранит тебя Бог, — неожиданно произнёс Ярошенко и перекрестил Кацапов.

— Ты… чего? — возмутился Александр. — Брось эти поповские штучки!

— Не гневайся на меня, Александр Степанович, — услышал он в ответ. — Если бы ты уезжал к себе на родину, я не стал бы этого делать. Но сейчас совсем другой случай. Ты идешь на войну, тебе предстоит драться с японцами. С древних времён на Руси принято отправлять человека в бой с верой в Бога. Меня вот так же в 1914 году благословили перед отправкой на фронт, и, как видишь, благодаря божьей защите, я остался жив.

Кацапову, отчаянному безбожнику стало неловко перед самим собой и даже возмутительно оттого, что он позволяет проводить поповские обряды. Однако, усилием воли он сумел всё же сдержать себя и не вспылить.

— Предрассудки всё это, Марк Сидорович, — словно спохватившись, сердито пробубнил Александр и отвёл глаза в сторону. — Не верю я ни в заклинания, ни в божественную защиту, ни в чёрта, ни в дьявола. Я верю лишь в себя и рассчитываю только на свои силы.

— Что ж, ты волен жить, как считаешь правильным. Каждому человеку Бог дарует свободный выбор и мыслей, и поступков. Но и я, как человек верующий, имею право сделать то, что считаю необходимым. — Марк Ярошенко глядел на Кацапова спокойно и укоризненно, пытаясь поймать его глаза.

— Не буду я тебе ничего отвечать, — сказал Александр, завидев на себе взгляд бригадира, который, как ему показалось, осуждающе пронизывал насквозь. — Мы всё равно не поймём друг друга.

Они помолчали. Потом Ярошенко первым протянул на прощание руку, сказал по-дружески:

— Спасибо тебе, Степаныч, за икону. Она помогает мне преодолевать все трудности, с ней я чувствую себя увереннее.

…Шагая сейчас по монгольской степи, Кацапов вспомнил и события прошедшей зимы.

…Когда начались лютые зимние морозы, и земля промёрзла на метровую глубину, разработка грунта резко застопорилась. Заключённые, выбиваясь из последних сил, старались выполнить дневную норму. Их пищевой рацион напрямую зависел от выполненной нормы. При перевыполнении дневной нормы полагалась дополнительная миска жидкого супа и двойная порция пшённой каши. Нет нормы — паёк урезался пропорционально результату.

Уголовники принялись за старое. Половину дня они проводили у костров, грелись и бездельничали, объясняя это необходимостью размораживания земли. Такой привилегии им никто не давал, решение принималось единолично.

Конечно, за костром следить было необходимо. Нужно вовремя приносить свежие дрова, постоянно подживлять огонь, передвигать костёр на новое место. Но эта незатруднительная работа не шла ни в какое сравнение с той, которую выполняли политические. Лом и кирка не выматывали последние силы урок. И всё же, как не напрягались заключённые, выработка понижалась с каждым днём.