Джейми Макгвайр - Весь этот свет

Анна Сью села, хмуро утирая капавшую из разбитой губы кровь.

– Отвечай! – закричала миссис Мейсон. Видя, что Анна Сью молчит, психолог повернулась к Татум. – Скажи, что произошло?

– Мы знаем, что в отношении них ведется расследование! Мы хотим знать, что они сделали с Пресли! – выкрикнула Татум.

Мистер Мейсон выпустил меня и поглядел на меня поверх очков.

– Ты напала на этих двух девушек за то, что они исцарапали твой шкафчик? Кэтрин, это на тебя не похоже. Что случилось?

Анна Сью и Татум злобно уставились на меня. Я потупилась, рассматривая свои окровавленные костяшки пальцев. Именно так выглядели руки Эллиотта, когда мы с ним впервые встретились. Я твердо посмотрела мистеру Мейсону в глаза.

– Анна Сью ножом нацарапала на моем шкафчике надпись, и я их поймала. Они стали спрашивать, где Пресли, а потом Татум взяла нож и приставила к моему лицу. Она оттеснила меня к шкафчикам.

Мистер и миссис Мейсон посмотрели на Татум, открыв рты.

– Татум, ты угрожала Кэтрин этим ножом? – спросила миссис Мейсон.

Татум быстро переводила взгляд с мистера Мейсона на миссис Мейсон, потом посмотрела на Анну Сью.

– Мы сделаем все что надо, если это поможет вернуть нашу подругу.

Миссис Мейсон посмотрела на меня, в ее глазах я увидела страх.

– Мистер Мейсон, пожалуйста, уведите Анну Сью и Татум к директору Огастин. И вызовите полицию. Кэтрин Кэлхун только что угрожали оружием на территории школы.

Мистер Мейсон ухватил за предплечье Татум, потом – Анну Сью и помог ей подняться.

– Погодите! – воскликнула Татум, упираясь. – Это она на нас напала! Она первая на нас набросилась!

– После того как вы угрожали ей ножом, – заметил мистер Мейсон. Его низкий голос эхом разнесся по коридору. – Давайте, идем.

Я набрала код, дернула ручку, и впервые на моей памяти шкафчик открылся с первой попытки. Я достала запечатанную в пленку гигиеническую прокладку и сунула в карман куртки.

– О, так вот зачем ты пришла к шкафчику во время урока, – пробормотала миссис Мейсон. Она потрепала меня по щеке, погладила по голове. – Как ты?

Я кивнула, чувствуя, что по щекам еще текут слезы.

Психолог крепко меня обняла. Только теперь я осознала, что до сих пор дрожу, и прижалась щекой к ее груди.

– Школа перестала быть для тебя безопасным местом.

– Я ничего не делала Пресли, и Эллиотт не делал. Клянусь, мы тут ни при чем.

– Знаю. Идем.

– Куда мы пойдем? – спросила я.

Миссис Мейсон вздохнула.

– До тех пор, пока все не уляжется, ты будешь получать и выполнять задания в моем кабинете.

Дождь моросил по ветровому стеклу «Крайслера», и капли скатывались вниз без помощи дворников. После уроков Эллиотт весь вечер вел себя очень тихо, пока мы заезжали в магазин, и теперь, когда мы остановились перед домом на Джунипер-стрит, тоже молчал.

– Можно мне зайти? – наконец спросил он. С его носа до сих пор капала вода. Он уставился на руль, ожидая моего ответа.

Я коснулась его щеки.

– Да. Нужно тебя обсушить.

– Я отнесу сумки на крыльцо, а потом уйду. Встречаемся наверху.

Я кивнула.

Занеся в кухню последнюю сумку, я остановилась, увидев, что на диване сидит мамочка и смотрит в темный экран телевизора.

– Я привезла продукты, – сообщила я, встряхивая мокрую куртку и вешая на крючок рядом с остальными. – Хочешь помочь мне их разобрать?

Мамочка не ответила.

– Как день прошел?

Я стала доставать из пакетов покупки и раскладывать их на полках кладовки и холодильника. Мокрая одежда липла к телу, и к тому времени, как я запихнула пустые пакеты в мусорную корзину, у меня уже стучали зубы. Я сняла ботинки, забросила их в прихожую и прошла в гостиную.

– Мамочка?

Она не шелохнулась.

Я обошла диван, заглянула мамочке в лицо: она была очень бледная, покрасневшие глаза неподвижно глядели в пол.

– Что ты делаешь? – спросила я, присаживаясь перед ней на корточки.

Я пригладила ее растрепанные волосы, чтобы не закрывали лицо, а на сердце у меня скребли кошки. Прежде мамочка уже впадала в такой ступор раз или два, но в последнее время ее поведение стало очень нестабильным.

– Все умирают, – прошептала она, глядя в пространство остекленевшим взглядом.

– Скучаешь по папе? – спросила я.

Мамочка посмотрела на меня, но тут же отвернулась, по ее щеке потекла слеза.

– Так, давай-ка уложим тебя в постель.

Я встала, помогла мамочке встать, повела ее по коридору, потом вверх по лестнице, в ее комнату. Мамочка села на кровать, на лице ее застыла печаль. Я расстегнула ее блузку, сняла бюстгальтер, нашла ее любимую ночную рубашку и через голову надела на нее.

– Вот так, – приговаривала я, укладывая мамочку.

Когда она легла, я сняла с нее ботинки и джинсы, укрыла простыней и одеялом, а потом она повернулась ко мне спиной.

Я прижалась губами к ее холодной, чуть влажной щеке, но мамочка не шевельнулась. Я похлопала ее по руке и заметила, что у нее грязь под ногтями.

– Мамочка, чем ты сегодня занималась?

Она отдернула руку.

– Ладно. Мы можем поговорить об этом завтра. Я тебя люблю.

Закрыв дверь, я на цыпочках спустилась по лестнице и прошла по коридору к своей комнате, но заходить туда не стала. Повернула регулятор термостата и вздохнула, когда из вентиляции пошел теплый воздух. Мамочка даже не спросила, почему я вся мокрая и дрожу.

– Это я, – прошептала я, проскальзывая в свою комнату.

Я приоткрыла дверь ровно настолько, чтобы протиснуться внутрь – открыть ее шире не позволял комод. Я ожидала увидеть в комнате Эллиотта, но его там не было. Он стоял в ванной, весь мокрый и дрожащий. Из одежды на нем были только насквозь промокшие джинсы, а на плечи он накинул одно из моих полотенец.

– Что ты делаешь? – спросила я, входя в ванную.

Губы Эллиотта посинели, зубы стучали.

– Не могу согреться, – ответил он.

Я отдернула занавеску, висевшую над ванной, и повернула кран. Сняла куртку, залезла в ванну и потянула за собой Эллиотта.

Мы стояли рядом под теплыми струями воды и мало-помалу перестали трястись от холода. Я снова и снова крутила кран, увеличивая температуру, вода становилась все горячее, а мы постепенно согревались.

Эллиотт посмотрел на меня сверху вниз: наконец-то обратил внимание на что-то еще кроме холода. С кончика его носа и с подбородка капала вода. Он оглядел меня с головы до ног – мои свитер и джинсы промокли насквозь. Эллиотт через голову стащил с меня свитер, и я осталась в тонкой розовой майке с бретельками. Он наклонился, сжал мое лицо в ладонях и коснулся губами моих губ.

Я расстегнула джинсы, но они намокли и липли к телу, никак не желая сниматься. Я кое-как избавилась от них и бросила на дно ванны. Пальцы Эллиотта скользили по моей коже, его дыхание участилось, поцелуи стали более жадными. Он обнял меня за талию и прижал к себе, оторвался от моих губ, поцеловал шею, но потом отстранился.