Анаит Григорян - Поселок на реке Оредеж [litres]

Он изо всей силы пнул подвернувшийся камень, но камень оказался слишком большим и не отлетел в сторону, только откатился немного, а Костик запрыгал на одной ноге, крепко стиснув зубы, чтобы не закричать на всю улицу. Проходившая мимо девушка – судя по слишком большому ей ситцевому платью в меленький цветочек, из местных, – искоса глянула на него и обидно захихикала.

– И ничего смешного, – буркнул себе под нос Костик.

– Ой, какие мы, надо же! – девушка подошла ближе и дернула его за рукав. – Дачу тут снимаете?

– Отстаньте. – Костик выдернул руку, отвернулся и пошел еще быстрее, почти побежал.

– Ну и дурак! – крикнула она ему вслед и рассмеялась. – Дубина долговязая! Иди вон в поле камни попинай! Там камней-то много! Может, ума прибавится! Дурак! Дура-ак!

Она кричала что-то еще, но Костик уже не слышал. Он с раздражением подумал, что старшая Комарова вырастет и станет такой же и будет ходить по поселку в замызганном и слишком большом ей платье в меленький цветочек, от которого рябит в глазах и которое бы засмеяли девчонки в его школе, обязательно бы засмеяли, а она бы стояла, вжавшись в угол, и хлюпала бы носом – он бы посмотрел, как бы она тогда огрызалась и грозилась спустить собаку. Сама дура. Дура, дура! Ему захотелось обернуться и крикнуть девушке что-нибудь в ответ, и он обернулся, но ее уже не было: видимо, свернула с дороги на какую-нибудь тропинку между домами и уже думать о нем забыла.

– Сама ты дура, – сказал он тихо и отвернулся.

Глупо вышло. Поселок небольшой, это тебе не город: обязательно еще попадется ему эта девица – она-то уж точно его запомнила, как его не запомнить, долговязого и в дурацкой рубашке в такую жару… увидит его в следующий раз и снова закричит: «Дурак! Иди камни в поле попинай!» И почему они здесь всё время друг на друга обзываются, нормально, что ли, нельзя сказать? Костик почувствовал, как щеки становятся горячими от бросившейся в лицо краски. Не успел приехать – и «нате, здравствуй жопа новый год», как сказал бы, наверное, отец, а мама нахмурилась бы и одернула его, что, если ему так хочется, пусть говорит всякие глупости у себя на работе, а не дома при ребенке. Костик вздохнул и снова почесал щеку.

Пустынная пыльная дорога с канавами, тянущимися вдоль обочин, уходила вдаль и там, вдали, где воздух дрожал и колыхался от жары, снова резко поворачивала. По обе стороны от дороги были дома: все как на подбор старые, кособокие и облезлые. С трудом верилось, что когда-то они были выкрашены в яркие цвета: голубой, желтый, оранжевый, а поселок считался лучшим местом, куда можно было уехать на лето и не платить бешеных денег за морские пляжи, а наслаждаться тихой красотой средней полосы и ходить каждый день на реку с небыстрым течением и чистым песчаным дном. Костику стало вдруг так тоскливо, что хоть прямо сейчас беги на станцию и покупай обратный билет, лишь бы не видеть больше этой пыльной дороги и этих скучных домов, между которыми запросто можно заблудиться и наткнуться на непривязанную собаку, не слушать назойливого звона насекомых и особенно – писка залетевшего в комнату комара по ночам, и никогда больше не приходить на реку с ржавой водой, на которой у берегов покачиваются кувшинки и хлопья противной желто-бурой пены (младшая Комарова говорила ему, что выше по течению стоит свиноферма, и пена эта оттого, что в воду сбрасывают всякую гадость). Уехать бы, уехать отсюда – и от этих домов, и от этой реки, и от новых друзей, с которыми у него никогда не получится по-настоящему подружиться.

– Мам, давай вернемся домой, нам по литературе на лето много задали, а тут даже библиотеки нормальной нет… – начал он придумывать, что скажет матери, и принялся тихо разговаривать сам с собой (из-за этой его привычки мама почему-то расстраивалась и, когда заставала его бубнящим что-нибудь себе под нос, всегда говорила, чтобы думал про себя). – Мам, я лучше начну уже готовиться в институт – в институт лучше заранее, лучше даже за несколько лет, ты же сама говорила. А тут заняться нечем, мальчишки тут все только курят и играют в футбол, а девчонки все глупые и тоже курят. – Он запнулся, подумав, что одного того, что все местные курят – кто «Беломор», кто «Приму», кто самокрутки, – уже должно хватить, чтобы мама с ним согласилась: она не терпела курения, без конца пилила за это папу и даже зимой в холод выгоняла его курить на балкон. Да и в конце концов увидела бы она сестер Комаровых – что бы она сказала? – Здесь плохо, мам, давай уедем домой… – заключил он, невольно поднял глаза и огляделся вокруг. Дома закончились, и посреди небольшой поляны, белевшей ромашками, между которыми тут и там проглядывали похожие на цветные тряпочки головки васильков, стоял колодец с треугольной крышей, недавно покрашенной и потому масляно блестевшей на солнце. Металлическая ручка, отполированная множеством рук, слегка покачивалась, как будто кто-то только что набрал воды и ушел. Костик огляделся, ища глазами людей, но улица была пустынна. Он постоял немного на дороге, потом нерешительно подошел к колодцу, открыл дверцу и заглянул внутрь. Там было свежо и зябко, и было слышно, как с бетонных стен срываются капли и падают вниз.

– Э-эй! У-у! – крикнул Костик, и прохладная темнота ухнула в ответ, так что он отшатнулся немного, потом снова наклонился вперед и покричал еще, слушая, как его голос, уходя вниз, сам становится ниже и как будто растет, чтобы, перед тем как исчезнуть, заполнить собой всю громадную бетонную трубу, а потом вновь наступает тишина, нарушаемая только звуком срывающихся капель. Земля у колодца была скользкой оттого, что на нее постоянно проливали воду, и Костик подумал, что его новенькие кроссовки Puma, купленные мамой как раз перед каникулами, наверное, сильно испачкались. «Вот сейчас подойдет кто-нибудь и скажет: “Чем это ты тут занимаешься?!”, и я поскользнусь от неожиданности и упаду вниз». Он зажмурился и представил, как упадет в колодец, будет хвататься за отвесные шершавые стены и захлебываться ледяной водой, а вокруг соберутся люди, начнут размахивать руками и спорить о том, как его вытащить, но так ничего и не придумают, и в конце концов он утонет. А к вечеру или даже раньше – новости в поселке расходятся быстро – кто-нибудь скажет Комаровой, что в колодце – он выпрямился и посмотрел вокруг: за десять шагов от него на столбе висела табличка с надписью «Лесная ул.»… что в колодце на углу Центральной дороги и Лесной улицы утонул один дачник – так, что сначала будет непонятно, что это был именно он, а потом она узнает… тут его воображение запнулось и никак не желало представлять, что скажет на это Комарова. Ему очень хотелось, чтобы она расплакалась и пожалела, что накануне накричала на него и грозилась спустить собаку, но вместо этого воображаемая Комарова только пожала плечами и сказала презрительно: «Ну и дурак, зачем было лезть в колодец?»