Ганс Фаллада - Крестьяне, бонзы и бомбы

— Позвольте еще вопрос, господин бургомистр: что ему было надо?

— Нет, господин Штуфф, больше вопросов не разрешаю. — Бургомистр поворачивается к Штайну. — Что ж, господин асессор, спокойной ночи…

Но от Штуффа не так легко отделаться: — Будьте великодушны, господин бургомистр. Клянусь, что завтра можете игнорировать меня сколько вам угодно, но сейчас ответьте: что ему было надо?

— Чудной вы человек, Штуфф, — снисходит бургомистр. — И зачем только вы стали газетчиком… Так вот: асессор полагает, что тот человек пьян, мне это не показалось.

— Что он спрашивал? — не отстает Штуфф.

— Который час. Как раз пробило половину двенадцатого. Бургомистр ли я. Есть ли у меня жена, дети.

— И почему вы допустили избиение крестьян, — добавляет асессор.

— И вы на все дали вразумительные ответы?

— Кроме последнего вопроса — да.

— Хеннинг, это он! Уверяю вас…

— Хеннинг? — спрашивает бургомистр, навострив уши.

— Вон он! — орет Хеннинг. — Бегите! Бегите!

Из темных ворот ближайшего садового участка пулей вылетает человек. В поднятой руке у него не то сверток, не то коробка.

Штуфф изо всех сил толкает Гарайса в спину.

— Беги! Беги, бургомистр! Бомба!

Штуфф бросается прочь. Штайн уже бежит, Хеннинг метров на двадцать опередил всех.

Четверо бегут по безлюдной, полузастроенной улице; последним, запыхавшись, топает бургомистр. За ним гонится быстроногий тюремщик Грун, «тощая селедка», с бомбой в руке. Звонким голосом он кричит:

— Ага, заговорщики, попались! Снюхались, предатели. Сейчас грянет молния, всех вас испепелит!

Исход гонки не вызывает сомнений: Грун вот-вот настигнет бургомистра.

Легкие шаги за его спиной все ближе и ближе, и бургомистр решает: «Так или иначе мне каюк. Главное — сразу перехватить бомбу».

Повернувшись с неожиданным для него проворством, он бросается в объятия преследователя, сшибает его с ног своей чудовищной тушей, наваливается на него и выхватывает чемоданчик с бомбой.

Поверженный остервенело впивается зубами ему в руку.

— Штуфф, сюда! На помощь, Штуфф! — кричит бургомистр и неожиданно для самого себя вдруг орет на всю улицу: — Храбрый Штуфф, спаси!

Борьба за бомбу не ослабевает, Грун, пуская в ход и зубы, и кулаки, пытается ударить чемоданчик оземь, бургомистр чувствует, что вот-вот…

Десять секунд, двадцать…

И тут над ними слышится голос Штуффа. Чуть запыхавшись, но спокойно он говорит: — Можете отпустить чемоданчик, господин бургомистр, я держу его.

Забрав у Гарайса чемоданчик, Штуфф подносит его к уху.

— Тикает, — сообщает он. — Пока что все в порядке.

Бургомистр, тяжело поднявшись, смотрит на лежащего Груна.

— Без памяти. Ну и сволочь. Спятил, а?

— Вконец.

— Что же делать с бомбой, а, Штуфф? Ведь она может в любой момент взорваться.

— Об этом же хотел спросить вас, господин бургомистр, — говорит Штуфф и отводит руку с чемоданчиком подальше от себя. — Может, отнесем его на лужок?

— Почему бы и нет? Если не взорвется раньше.

— Теперь это было бы бессмысленно. Давайте, я отнесу.

— Давайте отнесем вместе.

— Но это ни к чему, в самом деле, — возражает Штуфф.

— Ничего, пусть, — говорит бургомистр.

И они направляются на лужок.

На мостовой, без сознания, лежит Грун. Где-то, приближаясь к центру города, бегут Хеннинг и Штайн.

Та же ночь и тот же час застают Тиля на пути из Бандековского хутора в Штольпе. Услышав, как городские часы пробили половину двенадцатого, он прикинул: «Успею в редакцию до двенадцати».

Не сиделось ему на хуторе.

С неделю назад, в день отъезда Падберга, когда Тиль поднялся в свою чердачную каморку, он подумал: «Хватит быть дворовым псом. В письменном столе ничего больше нет. А торчать на чердаке возле сортира… нет, лучше не вспоминать. Уйду-ка в деревню».

Но сегодня он сказал графу Бандекову, что у него болит голова, и в девять часов отправился спать. В половине десятого Тиль огородами выбрался с хутора.

Не сиделось ему.

Перед его глазами все время стоял дом-лабиринт с темными комнатами, коридорами, лестницами, залами, садом, с потайным звонком, письменным столом и таинственным наборщиком. Вот его-то Тиль и собрался поймать.

Он идет бодрым ровным шагом. Ночь выдалась хорошая, безлунная. Прохожие или велосипедисты почти не встречаются на пути. Лишь изредка пропылит мимо автомашина да протрещит мотоцикл.

Первые дома городской окраины. И конечно — газовый фонарь, который по-дурацки горит тут, сам для себя, освещая траву и кусок мостовой. На мостовой валяется хорошенький камень, почти круглый, гладенький булыжник размером с кулак. Тиль пинает его, камень медленно откатывается, покачиваясь на неровных округлостях.

— Иди-ка сюда, — говорит Тиль и сует кругляш в карман. При этом в его воображении возникают две картины: иллюстрация к Библии — Давид с пращой против Голиафа. И он сам, стоящий за дверью у кабинета в редакции «Бауэрншафт»; в кабинете горит свет, кто-то склонился над письменным столом. Тиль замахивается и швыряет камень сквозь дверную щель.

— Хорошо, — шепчет он. — Так и сделаем.

Вот и улицы Штольпе. Здесь тоже тишина и безлюдье. Освещенных окон почти нет. Лишь в трактирах светло. В ближайшем играет музыка: радио или граммофон.

Тилю вдруг захотелось выпить пива с водкой. В конце концов, чем он рискует? Кто его здесь, в Штольпе, знает? Ни одна собака. И он решается войти.

В зале пусто. Единственный посетитель — мрачный коренастый субъект с брюшком — облокотившись о стойку, болтает с трактирщиком.

Оба разглядывают подошедшего к ним Тиля. У мрачного неприятный пристальный взгляд. Тиль ждет у стойки.

— На здоровье! — говорит трактирщик Тилю, сделавшему первый глоток.

— Из села? — спрашивает мрачный.

— Да, — говорит Тиль и чуть смущенно ухмыляется. — А что, похож?

Мрачный взглядом показывает на его обувь, покрывшуюся толстым слоем пыли.

— Еще бы, — смеется Тиль. — Этого не миновать. — Он смотрит на ноги мрачного. У того черные ботинки со шнуровкой. Тиля охватывает какое-то смутное беспокойство. «Мало ли таких же ботинок, — размышляет он. — Впрочем, надо быстрее закругляться».

— Учитель? — спрашивает мрачный.

— С чего вы взяли? — уклончиво отвечает Тиль.

— Нет, вы не учитель, — уверенно говорит мрачный, не вдаваясь в объяснения, и продолжает изучать ночного гостя.

Тиль поспешно осушает рюмку, заказывает еще двойную порцию водки и, сам не зная зачем, спрашивает у трактирщика, как пройти к вокзалу.

После того как тот подробно объяснил давно известный Тилю маршрут, мрачный вдруг заявляет: — Но поезда уже не ходят.

— Знаю, — говорит Тиль. — Мне надо в камеру хранения.