Ганс Фаллада - Крестьяне, бонзы и бомбы

А у Хайнсиуса есть племянник, славный молодой человек, бойкий на перо. В гимназии он всегда получал пятерки за сочинения. Бессовестная пачкотня дилетанта. Он им покажет, куда они докатятся без него.

Даже не постучав, верноподданный Хайнсиус врывается в кабинет шефа: — Господин Гебхардт! О боже, вам еще не звонили? Вы ничего не знаете? Как хорошо, что вы тоже здесь, господин Траутман! Я чуть не задохнулся, бежал всю дорогу!

Оба уставились на него.

— Что же стряслось, Хайнсиус? — ворчит Траутман.

И шеф: — Ну что там опять такое?

— Самое лучшее, если мы немедленно закроем «Хронику». Не знаю, что вы за нее заплатили господину Шаббельту, это мне не положено знать… Только деньги ваши пропали. Пропали, господин Гебхардт.

Поднявшись, Гебхардт перекладывает газетный каталог справа налево, потом слева направо.

— Я прошу вас, господин Хайнсиус: расскажите мне все по порядку…

Хайнсиус крайне удивлен: — Но разве господин Тредуп еще не доложил вам?.. Вот что значит доверять такую должность дилетанту. Вообще я не сочувствую Гарайсу, это факт, но на сей раз он прав, когда уличает Тредупа в бессовестном дилетантстве и погоне за сенсацией. И это перед лицом суда, господин Гебхардт! Перед всем Альтхольмом! Перед судьями, защитой и прокурорами! Перед прессой Германии! Лживая, необъективная пачкотня!

— Не обращайте внимания на его болтовню, господин Гебхардт, — ворчит Траутман, — и он через пять минут все выложит членораздельно.

Но Гебхардт очень взволнован: — Видно, Тредуп опять что-то натворил. Это вы мне посоветовали взять его на должность, господин Траутман!

— Я? Не вам это говорить, господин Гебхардт! Не вам! Кто заключил договор со Штуффом? Кто захотел потом избавиться от Штуффа любой ценой? Кто сказал «А», должен сказать и «Б». Тредупу мы только пообещали , что он получит должность Штуффа. Я бы ему не дал ее, господин Гебхардт, я бы не дал!

— Где номер «Хроники», о котором идет речь? Покажите, Хайнсиус.

— Если позволите дать совет, — говорит Хайнсиус тоном, который звучит особенно бархатисто после брюзжания Траутмана, — я бы послал курьера в зал суда за Тредупом, чтобы поскорее убрать этот позор с людских глаз!

— Но я все еще не знаю, что случилось, — злобно цедит шеф.

— Но я же говорю вам: Гарайс в зале суда заявил протест против пачкотни Тредупа. Лживая, бессовестная, дилетантская…

— Так, понятно. А кто будет писать для «Хроники», если мы отзовем Тредупа?

— Пускай возьмут хотя бы репортаж Блёккера!

— Не возражаю. Посылайте за Тредупом.

После ухода Хайнсиуса Траутман говорит: — Почему мы, собственно, должны делать то, что хочется Хайнсиусу? Гарайс уже не первый раз кого-то ругает, ну и что?

— Это удобный повод избавиться от Тредупа, — примирительно говорит шеф.

— Как угодно. Только имейте в виду, господин Гебхардт, если Хайнсиус попробует всучить вам племянника своей жены, молодого Марквардта, ничего из этого не выйдет. Шалопаю двадцать два года, не вылезает из кабаков, и… — добавляет шепотом: — по слухам сифилитик…

Снова входит Хайнсиус.

— Ну-с, покажите, на что там жаловался Гарайс, — говорит шеф. — В конце концов, не такая уж это важная персона… Так. «Сенсационный поворот. Отказ от дачи показаний». И все? А что написал Блёккер? Дайте-ка сюда «Нахрихтен»… «Бургомистр Гарайс неоднократно отказывается давать показания». — Гебхардт поднимает глаза. — Ну, знаете, Хайнсиус!..

Хайнсиус несколько смущен: — Но мы же не подали это столь сенсационно! У Тредупа надпись через всю полосу, а у нас обычный заголовок в колонке. У Тредупа все набрано вразрядку, а у нас сжато. И вообще… — голос его становится раздраженным, — важен результат. Нас Гарайс недвусмысленно аттестовал, как объективных журналистов, а Тредупа заклеймил. Такое пристает. Неужели вы думаете, что читатели будут сравнивать обе газеты?

Шеф ворчит: — По вашему совету я велел вызвать Тредупа, ну а если он встанет на дыбы?

— Он же на это неспособен, господин Гебхардт. Достаточно повторить ему то, что сказал Гарайс, и…

— Бросьте, — вмешивается Траутман, — опять вы ерунду затеяли, Хайнсиус. Нервишки у вас как у старой девы. Вечно вы впутываете шефа, и мне, одному мне, приходится все распутывать. — Обращаясь к шефу: — Предоставьте это мне, господин Гебхардт, уж я его выпровожу вон…

— Но я сам хотел бы…

— Нет, нет, господин Гебхардт. Вы для такого дела не годитесь. Вы слишком мягкосердечны. Вы сущее дитя. Стоит кому-нибудь пустить слезу, как вы тут же прибавляете ему пять марок. Я все улажу…

— Ну хорошо, как хотите…

В дверь тихо постучали.

На пороге Тредуп. Тихо поздоровавшись, он оглядывает сидящих в кабинете. Он спешил, еще не успел отдышаться. Скорее бы узнать, что его ждет. Страшно все-таки.

— Здравствуйте, Тредуп. — Траутман цепко вглядывается в него, из троих только он один поздоровался с вошедшим. — Наверное, догадываетесь, зачем вас вызвали? По лицу видно, что совесть нечиста, а?

Пауза. Шеф, стоя, разглядывает свой письменный стол. Хайнсиус, заинтересовавшись висящей на стене картиной, пытается разобрать подпись художника. На Тредупа смотрит только Траутман. Более того, он даже по-отечески кладет руку ему на плечо.

— Что ж, Тредуп, редакторской славе конец, это вы и сами знаете. Можете утешиться: кайзеру Фридриху удалось процарствовать всего девяносто девять дней, но не по его вине. Вы еще молоды, и мой вам совет — уезжайте отсюда. Слишком много натворили вы здесь глупостей.

Молчание, Тредуп оцепенело смотрит. Его губы судорожно шевелятся.

Еле слышно он произносит: — Может, сборщиком объявлений… Господин Гебхардт, ну позвольте хоть мне опять за объявлениями…

Траутман решительно возражает: — Вы же сами понимаете, Тредуп, что это нереально. Сначала история с фотоснимками, потом следственная тюрьма. Хорошо, вы были не виноваты, но что-то да прилипает. Людям такое не нравится. И теперь вот это… Я всегда заступался за вас, Тредуп, вы знаете, что это я посоветовал шефу попробовать вас вместо Штуффа. Вы присутствовали при этом разговоре. И если я говорю, что ничего не получится, уезжайте, значит, вам лучше всего исчезнуть с горизонта…

Тредуп, проглотив комок в горле, съеживается. Затем тихо просит: — А жалованье…

Тут Траутману изменяет выдержка: — Жалованье? Сегодня третье число, стало быть, отработали два с половиной дня. В месяц двести. Двадцать пять рабочих дней, значит восемь марок в день. Итого вам причитается двадцать марок… А если мы потребуем возмещение убытков? Какой ущерб вы нанесли «Хронике», а? Нет, Тредуп, вы не смеете вести себя нагло. Радуйтесь, что господин Гебхардт обходится с вами так мягко. Другой хозяин затаскал бы по судам. Ведь у вас, кажется, есть деньги за снимки. Что, если мы потребуем уплатить штраф?..