Ганс Фаллада - Крестьяне, бонзы и бомбы

— Мне он не показался столь уж блестящим. Из таких пистолетов каждый может стрелять.

— Но не у каждого есть такие пистолеты. Теперь все зависит от того, не пописает ли ангелок, то бишь Тембориус, на пороховую полку.

— Не понимаю.

— Вы не знаете этой истории, Штайнхен? В какой-то церкви висит занятная картина: «Жертвоприношение Авраама». Средневековье. Лежит Исаак, связанный, на куче дров. Авраам стоит перед ним со здоровенным кавалерийским пистолетом и вот-вот спустит курок. Но вверху, на облаке, стоит ангелочек и писает на пороховую полку пистолета. А внизу вьется лента с изречением:

«О, Авраам, Авраам, напрасно целишься, стрелок, ангел пописал, и порох подмок».

И бургомистр вполголоса напевает: «О, Штрайтер, Штрайтер, напрасно целишься, стрелок, Тембориус пописал, и порох твой подмок».

— Мне бы ваш оптимизм, — с завистью говорит асессор.

Их встречает секретарь Пикбуш: — Господин бургомистр, только что звонили из суда: вам сегодня больше не надо приходить на допрос. Дело со Штольпе еще не решено. Вас известят.

— Ну, что я говорил? — торжествует бургомистр. — Тембориус пустил струйку. И хорошо, если он даст денек или два этой истории порасти быльем. Тогда сегодняшняя сцена считай что забыта. — Он уставился взглядом перед собой. — Итак, используем это время! Пикбуш, на поиски! Начнем сейчас же, втроем!

— Что искать?

— Секретный приказ…

Пикбуш смотрит на потолок: — Но где же его еще искать, господин бургомистр?

— Везде и повсюду. Чтобы завтра он был на моем столе.

Венк доволен: огромные заголовки сделали свое дело. Продано двести десять экземпляров «Хроники».

Такого еще не бывало. Продавец из киоска на вокзале четыре раза посылал за новыми экземплярами.

— Макс, — говорит Венк, — завтра с утра, до заседания, ты, пожалуй, успеешь сбегать за объявлениями, уж парочку-другую наверняка дадут.

Но Тредупу это не по вкусу: — Ты не спятил, а? Мне за объявлениями? Теперь, когда я редактор?

— А кому же еще? Сами-то они нам не принесут.

— Штуфф ходил за объявлениями? То-то! Пусть нанимают кого-нибудь новенького.

— Ты сам это скажи шефу! И вообще Гебхардт мне ничего не говорил о том, что ты редактор.

— Потому что это само собой разумеется. Ребенку понятно, что редактор не собирает объявления. Что подумают о нас заказчики?

— Они же знают, что всегда собирал ты.

— А теперь они знают, что я пишу репортажи о процессе. Да и времени у меня нет.

— Сейчас шесть. До семи ты вполне сумел бы взять три-четыре объявления.

— Да, сейчас шесть, и я заканчиваю рабочий день. Привет, Венк. Смотри, не лопни от зависти: Гебхардт прибавил мне полторы сотни!

И Тредуп вышел, радуясь тому, что ловко осадил Венка; это чувство не покидало его до самого дома. Хотя насчет полутора сотен пока еще вранье, но уж к первому числу наверняка сбудется.

И вот, усевшись за стол с Элизой и детьми, он рассказывает им сначала о разговоре с Венком, потом о судебном процессе. Он подробно описывает, кто где находился в зале, — где судья с присяжными, где обвинители, где защита.

— Тут, допустим, стоит Гарайс, и вот он поворачивается, поворачивается, пока не упирается взглядом прямо в адвоката. Ну и тип этот Штрайтер, скажу вам! Спокойный-то — спокойный, но лиса: «Что же там было в секретном приказе, господин бургомистр?..» Гарайс — чуть заикаться не начал: «Отказываюсь на это отвечать». Растерялся вконец.

— Папа! — перебивает Ганс. — Пап, а в «Фольксцайтунг» написано, что бургомистр не отказывается отвечать, а хочет получить разрешение на это от губернатора.

— Это одно и то же, Ганс. Я так и написал.

Какое-то неприятное чувство шевельнулось в груди Тредупа, но он тут же отмахнулся от него.

— А вот тебе билет, Элиза. На завтра. Выпросил у служителя.

— Но ведь утром я не могу, Макс.

— Ну, сходишь во второй половине дня. А жаль, — утром, наверное, продолжат допрос бургомистра. Вот будет сенсация.

Но Гарайс уже знает, что завтра его допрашивать не будут.

Господина бургомистра просят, однако, никуда не отлучаться без ведома суда.

На что бургомистр сообщает, что его всегда можно застать в ратуше и, кстати, завтра ему хотелось бы встретиться с господином председателем окружного суда.

Господа договариваются на полдень.

Итак, у Гарайса появилось дополнительное время для поисков, но он больше не ищет, да и Штайна с Пикбушем не заставляет искать.

— Ерунда все это с секретным приказом, — недовольным тоном заявляет он, сидя в своем кресле. — Ведь уже ясно, что Тембориус не согласится ни при каких обстоятельствах.

— А если министр скажет «да»?

— Не скажет, раз Тембориус уперся.

— Не знаю, право…

— Перестаньте ныть, Штайн. Надоело мне это вечное нытье. Весь Альтхольм только и знает, что ноет, как будто больше делать нечего!.. Но этому пройдохе Тредупу я заткну глотку за его наглую статейку.

В десятый раз бургомистр свирепо таращится на газету, которую он уже исчеркал красным и синим карандашом.

— Ну погоди у меня, — грозит он. — Погоди. Кажется, я был пока единственным человеком в Альтхольме, которого ты еще не предал. Но завтра ты увидишь, что значит предать Гарайса.

— На свете нет большего подонка, чем Тредуп, — подзадоривает Штайн. — Вам не следовало с ним связываться.

— Если я буду общаться только с порядочными людьми, — поясняет бургомистр, — то не смогу заниматься политикой… Но это еще не значит, что я позволю кусать себя всякому подонку.

На следующий день, после обеда, Тредуп, взяв под руку жену, направляется на судебное заседание заблаговременно, так как думает, что Элизе уже тяжеловато будет идти. Но она шагает легко, быстро, словно юная девушка. Времени еще много, и они решают немножко прогуляться в парке. Им так редко удается выйти вместе, а день сегодня чудесный. Небо голубое-голубое, пригревает октябрьское солнышко, деревья такие нарядные в своей пестрой листве.

Они прохаживаются взад и вперед, говорят сначала о детях, потом Тредуп строит планы, как они заживут, когда он станет получать триста пятьдесят марок в месяц. Наверное, отдадут Ганса в гимназию, он способный мальчик. Но прежде всего надо обеспечить резервный капитал.

— Каждый месяц полсотни на сберегательную книжку. Тогда нам не придется дрожать, если Гебхардту взбредет что-либо в голову. И пора наконец приобрести радиоприемник.

Элиза смеется: — И чего ты только не собираешься накупить на три с половиной сотни. Сначала, Макс, тебе нужен костюм и новые ботинки.

Тредуп замялся. Сердце у него дрогнуло. Что ж, на добро надо отвечать добром.

— Элиза, — вздыхает он. — Элиза!

— Что, Макс? — она смотрит ему в глаза.