Ганс Фаллада - Крестьяне, бонзы и бомбы

Председатель смотрит на нее, лицо его лучится мягкой иронией: — Что же было потом, фройляйн Герберт?

— Потом? Потом началась драка. Это вы уже слышали раз двадцать, не меньше. Но, скажу я вам, господин президент, как они вот с тем молодым человеком… — она поворачивается, смотрит на скамью подсудимых и, найдя Хеннинга, обрадованно продолжает: — Как они вот с тем молодым человеком обошлись, просто ужас. Ведь он лежал на земле, держал свое знамя, а они его били, били… Я подумала: неужели это альтхольмцы? Это же дикари! Пираты! — Она переводит дух. Затем, показывая на съежившегося Цибуллу, продолжает: — Но хуже всего досталось вот ему. Я его хорошо разглядела, он метался там, словно перепуганная курица. Совсем потерял голову в толпе… И неправда, что у него была палка или зонтик, как вы его спрашивали в первый день. Он со своим саквояжем-то еле справлялся. Да вы посмотрите на него, господин президент, он же любой зонтик где угодно забудет. Да если он со своей сумкой доберется туда, куда шел, его жена только рада будет.

— Значит, по вашему мнению, господин Цибулла не ударил вахмистра?

Свидетельница — воплощенное презрение:

— Он — ударил! Господин президент, какое тут может быть мнение? Да он счастлив, если его никто не ударит. Я же читала в «Нахрихтен», что он сказал: потеребил, как мышь. Именно так и есть.

А ему нанесли страшный удар. Это было самое ужасное из всего. Когда я увидела его лицо, все в крови, я отвернулась, не выдержала больше. Я пошла в комнату, мне стало так плохо, что — извините — меня вырвало.

Тишина.

Штуфф увлеченно строчит: «Голос человечности и разума».

— У кого-нибудь есть еще вопросы к свидетельнице? — поспешно спрашивает председатель. — Если нет… — И, с полным отчаянием, но покоряясь судьбе: — Пожалуйста, господин советник юстиции…

— Фройляйн Герберт, скажите, пожалуйста, какое у вас сложилось впечатление при этой стычке, кто на кого напал — полиция на крестьян или крестьяне на полицию?

Свидетельница преисполнена презрения: — И вы это спрашиваете после всего, что я рассказала? Конечно, напала полиция. Они набросились как дикари.

Советник юстиции Штрайтер улыбается: — Я-то знаю. Но здесь в зале есть еще некоторые, кто в этом сомневается.

Председатель: — Пожалуйста, господин старший прокурор.

Обвинитель, тихо и невинно: — Позвольте спросить свидетельницу, как, по ее впечатлению, дошло бы дело до кровавого столкновения, если бы крестьяне добровольно отдали знамя?

— Протестую против данного вопроса, — быстро заявляет защитник. — Он носит чисто гипотетический характер, между тем как мой вопрос касался общего впечатления, которое создалось у свидетельницы на основании ее собственных наблюдений.

Председатель: — У меня вопрос сомнений не вызывает.

Старший прокурор: — Прошу господина председателя принять мой вопрос.

Председатель: — Итак, свидетельница, полагаете ли вы, что дело дошло бы до кровавых столкновений, даже если бы крестьяне добровольно выдали знамя?

Но защитник опережает свидетельницу: — Вновь опротестовываю вопрос и прошу вынести решение суда.

Председатель смиренно поднимается и в сопровождении заседателей покидает зал. Все начинают переговариваться.

Фройляйн Герберт подходит к подсудимым и пожимает руку сначала Хеннингу, потом Цибулле. Служитель протестует.

— Государственного ума баба, — замечает Штуфф.

— Да какая она свидетельница, — заявляет Пинкус. — Ничего она не видела. Говорит что в голову взбредет. Истеричка она.

— Ну-ну, — отвечает Штуфф. — Я вот передам ей ваши слова. Уж она вам выдаст насчет истерички.

— Помилуй бог, — Пинкус отступает на всякий случай подальше.

Входит суд, и председатель объявляет: — Вопрос старшего прокурора допускается судом в следующей формулировке: считает ли свидетельница, по ее наблюдению, что полиция была настолько возбуждена, что применила бы силу, даже если бы знамя выдали?

Фройляйн Герберт собирается уже ответить, но тут поднимается старший прокурор и с натянутой улыбкой заявляет: — Мы отказываемся от ответа свидетельницы на вопрос в такой формулировке.

— Больше вопросов к свидетельнице нет? Фройляйн Герберт, вы свободны. Если угодно, можете занять место в зале.

— Нет, спасибо, с меня довольно, — четко отвечает свидетельница и покидает зал.

Председатель: — Служитель, вызовите свидетеля, гауптвахмистра полиции Харта.

Все покорно усаживаются, ни интереса, ни любви к показаниям полиции никто не испытывает.

— Как нас уведомила защита, — говорит председатель свидетелю, — вы желаете дополнить ваши показания еще по одному пункту.

Однако гауптвахмистр удивлен: — Защита? Нет.

Он недоверчиво оглядывается на Штуффа, тот дружески кивает ему и подмигивает. Полицейского осеняет: Штуффу каким-то образом удалось надуть защитника; и Харт добавляет: — Ну, хорошо. Пусть и защита.

Председатель пристально смотрит на свидетеля, догадавшись, что тут что-то неладно, опять кто-нибудь ведет закулисную игру, как уже не впервые на здешнем процессе.

— Так в чем дело? — спрашивает он.

— Несколько дней назад я рассказывал на допросе, как я дежурил регулировщиком на Штольпер-Торплатц. Как ко мне подошел какой-то крестьянин и стал меня задирать, издеваться, в общем, допек меня до того, что я был готов всех крестьян избить. Так вот, этого крестьянина я видел сегодня утром в комнате для свидетелей, он там сидел.

— Крестьянина? — удивляется председатель. — Вы, наверное, ошиблись. На сегодня ни одного крестьянина не вызывали.

— Но я же сам его видел, такой толстый, мрачный, с белым лицом.

Председатель на минуту задумывается. Он видит, что защитник собирается что-то сказать, но ему уже все ясно. «Ловко сработано, — думает он, — Штрайтер в десять раз проворнее, чем эта сонная тетеря — прокурор. Вахмистр просто глуп и ничего не подозревает. Ничего. И как это Штрайтер сумел провернуть?»

Но вслух он говорит: — Нет, крестьян сегодня не допрашивали. Но, может быть, ваш крестьянин сидит в зале. Обернитесь, взгляните на публику.

Пока гауптвахмистр Харт приступает к осмотру, председатель внимательно вглядывается в одного человека. Человек сперва отвернулся, потом полез в карман, вытащил носовой платок и начал негромко и терпеливо сморкаться.

Однако ему это не помогло. Харт прямехонько направляется к нему и во всеуслышание (публика напряжена до предела) объявляет: — Вот — этот человек.

— Вы уверены, — спрашивает председатель, — что именно этот человек насмехался, издевался над вами и провоцировал вас?

— Ошибка исключается, господин председатель окружного суда, — отвечает вахмистр. — Это — он. Тогда на нем была зеленая шляпа с кисточкой, зеленая сермяга и сапоги с отворотами. Он сейчас пытался спрятать от меня лицо, — вот вам и доказательство, что это он.