Ганс Фаллада - Крестьяне, бонзы и бомбы

— Значит, вы восприняли знамя провокационным и опасным уже в «Тухере»? — спрашивает защитник.

— Я же только что сказал об этом, — высокомерно отвечает комиссар.

— Позвольте узнать, господин комиссар, почему же вы тогда не поставили в известность полицию. Ведь пока знамя еще не вынесли на улицу, было бы, по-видимому, относительно легко добиться удаления его со сцены.

— Я уже объяснял, что был послан губернатором как специальный наблюдатель. Мне было запрещено устанавливать связь с полицией.

— Значит, вы предпочли, чтобы случилась беда? Вы предпочли допустить нечто, по вашему мнению, противозаконное?

— Я исполнял то, что мне было поручено.

— Я вас понял, господин комиссар, понял.

Чиновник Тунк продолжает свой рассказ:

— …Когда знаменосец вышел с флагом на улицу, поднялась буря негодования. Я видел, что публика на тротуарах, честные, добропорядочные граждане не могли успокоиться. Из чего заключил, что мое мнение о провокационном воздействии знамени было правильным. Знаменосец встал было во главе колонны, но затем, встретив всеобщее негодование горожан, перетрусил и вернулся обратно в зал…

Председатель мягко замечает: — Это лишь ваше предположение, что он перетрусил.

— Нет, господин председатель окружного суда, не предположение. Судя по тому, как изменился цвет его лица, я понял, что он перетрусил.

— Показаниями свидетелей установлено, — возражает председатель, — что господин Падберг сказал господину Хеннингу: «Слушай, а коса шатается», — и что оба вернулись в помещение, чтобы закрепить косу.

— Это неверно, господин председатель окружного суда. Он испугался, я видел по его лицу.

— Я уже сказал — это подтверждено свидетелями. Владелец ресторана засвидетельствовал, что они оба попросили у него гаечный ключ, чтобы покрепче затянуть гайки.

— Маскировали отступление, и только. Испугались они, господин председатель окружного суда.

— Почему же по вашему мнению, они тогда опять вынесли знамя?

— Потому, что тем временем крестьян собралось гораздо больше. И они приободрились. Подсудимый Хеннинг встал во главе колонны. Тут я увидел, что с другой стороны улицы подходит старший инспектор полиции Фрерксен…

Председатель подпер голову рукой. Заседатели разглядывают зал, выискивая знакомые лица. Защитник слушает со скептической улыбкой. Прокуратура с серьезным видом усердно записывает.

— Ах, какая сволочь, — стонет Штуфф.

— Не устраивает вас, а? — шипит Пинкус.

Штуфф бросает на него через пенсне такой взгляд, что Пинкус втягивает голову в плечи.

— …Господин Фрерксен спокойно и сдержанно прошел к подсудимому Хеннингу и что-то сказал ему, — слов я не разобрал, — сказал вежливым тоном. Но тут подсудимый Падберг, как фурия, налетел на господина Фрерксена, схватил его обеими руками за грудь и отпихнул в сторону. Колонна пришла в движение…

— Это что-то новое, — замечает председатель, — до сих пор еще ни один свидетель не показывал, что господина Фрерксена избили уже в самом начале. Он сам засвидетельствовал, что двинувшаяся колонна оттеснила его.

— Господин Фрерксен ошибается, — невозмутимо отвечает комиссар. — Его подводит память. Я привык делать точные наблюдения. То, что я видел, бесспорно. Господин Фрерксен переговорил затем с двумя полицейскими и побежал вслед за колонной, которая успела пройти уже метров шестьдесят. Поравнявшись со знаменосцем, господин Фрерксен положил руку на древко знамени. Я понял, что он его конфискует. Крестьяне тут же подняли палки и стали бить господина Фрерксена. Он вытащил саблю, но подсудимый Хеннинг вырвал ее у него, ткнул острием в мостовую и согнул. Затем подсудимый с кулаками набросился на старшего инспектора…

Советник юстиции приближается вплотную к свидетелю.

— Ваше изложение совершенно неверно. Из многочисленных свидетелей ни один не показал, что Хеннинг хотя бы на минуту выпустил знамя. Поэтому он не мог совершить ничего из того, что вы утверждаете перед судом.

— Наблюдения несведущих людей ни о чем не говорят, — заявляет комиссар с полнейшим спокойствием. — Дилетант, наблюдая какое-то действие, не способен решить, что в нем следует считать противозаконным, а что — нет…

Да чего об этом рассуждать, когда я точно видел, что Хеннинг передал знамя одному из крестьян. Затем его перехватили еще несколько рук. И ни один из свидетелей не заметил столь очевидного факта. Это весьма интересно…

Председатель мягко возражает: — Должен обратить ваше внимание, господин комиссар, на то, что господин Хеннинг до сих пор ничего не приукрашивал. Он сразу признался во всем, в чем его обвиняли. Господин Хеннинг, разве вы передали кому-нибудь знамя?

— Знамени я из рук не выпустил!

Советник юстиции не без едкости замечает: — Весьма интересно следить за показаниями господина комиссара. Так вот, позвольте заявить вам следующее: я знаю того, кто вырвал саблю у старшего инспектора. Мне сообщили об этом секретно, и я обязан сохранять служебную тайну. Это не Хеннинг.

Комиссар непоколебим: — Бывают заблуждения сознательные и бывают неосознанные. Я совершенно ясно видел, как Хеннинг передал знамя, согнул саблю и ударил инспектора.

— Господин Фрерксен в зале, — оживляется прокуратура. — Может быть, он выскажется по этому поводу.

Фрерксен осторожно подходит к судейскому столу.

— Вы уже показывали, господин старший инспектор, — обращается к нему председатель, — что не можете припомнить конкретных лиц в той свалке. Но, быть может, вы вспомните, передал ли господин Хеннинг знамя или нет?

Фрерксен нерешительно смотрит то на одного, то на другого. Наконец медленно отвечает:

— Не могу сказать ничего определенного. Вообще-то это, конечно, возможно.

— Вот видите, — торжествует комиссар, — старший инспектор тоже не отрицает такой возможности. Напрягите свою память, господин старший инспектор, и вы обязательно вспомните, как Хеннинг схватил вас за грудки и стал трясти.

— Протестуем против всяческих подсказок, — заявляет защитник.

— Нет, — пугается Фрерксен, — я бы этого не сказал. Не помню. Возможно, что и так. Но утверждать не берусь.

Падберг тем временем подкрался к группе, стоящей у судейского стола. Затаив дыхание, он вглядывался в лица говоривших и слушал. Наконец он не выдержал:

— Господин председатель, я совершаю колоссальную глупость, но я просто не в силах больше слушать. Этот свидетель городит бог знает что.

Я, господин комиссар, я, и никто иной, вырвал саблю у старшего инспектора. Подошел к нему сзади, схватил его за кисть и выкручивал руку, пока сабля не упала на мостовую… Какой же дурак будет хватать ее за голое лезвие?!

Всеобщее волнение. Защитник накидывается на Падберга с упреками. Комиссар стоит не шелохнувшись.