Ганс Фаллада - Крестьяне, бонзы и бомбы

— Сегодня?

— Конечно. Можешь зайти к нему? Часов в восемь. С черного хода, чтоб никто не видел.

— О, Блёккер, Блёккер! — восклицает Штуфф. — Вот почему ты угощал меня пивом с утра! Так я и знал… И если бы ты управился чуть пораньше, мы бы не прозевали грандиозной заварушки.

— Значит, до вечера!

— В восемь. В темноте. С черного хода. Отныне это будет моим девизом… Часика полтора я еще могу соснуть. А я вздремну, Блёккер, ей-богу, вздремну. И будь проклят этот мир.

Он ложится на траву, накрывает лицо шляпой и засыпает. Тихо плещется и журчит ручей.

Блёккер отправляется в город. Послушать.

Вечер. Около восьми часов.

Многие альтхольмцы еще на улице. Им очень хочется поскорее прочитать в печати чье-нибудь веское мнение о том, что случилось и что они видели сами. Поэтому и толпится народ у здания редакции «Нахрихтен» на Штольпер-Торплатц. Но в газетной витрине висят фото со всех концов мира и больше ничего. В окнах редакции темно. Освещены только четыре окна типографии, выходящие во двор; там идет набор завтрашнего номера.

Гебхардт в своем кабинете, сюда доносится шум типографских машин. Окна плотно зашторены, и лишь на письменном столе горит лампа, бросающая свет на лист бумаги с цифрами.

Гебхардт считает, проверяет, еще раз считает и снова проверяет. Перелистывает квитанции, делает статистические выкладки. Его интересуют только цифры. И здание, и машины, и подчиненные ему тридцать рабочих и служащих — все предназначено лишь для того, чтобы увеличивать эти цифры.

Цифры — это гарантия. Большие цифры — значит, большая власть. Правда, есть еще люди, которые не проявляют к нему должного почтения, несмотря на то, что он самый богатый человек в Альтхольме; но это лишь оттого, что цифра еще недостаточно велика.

За дверью слышится шум. Кто-то, спотыкаясь, бредет по темному коридору.

Гебхардт открывает дверь — в коридоре становится светлее — и тихо спрашивает:

— Кто там?

— Это я, Штуфф. — Штуфф появляется из темноты.

— Я ждал вас, — говорит Гебхардт и с поклоном протягивает ему руку.

На какое-то мгновение удивленному взору Штуффа предстает курчавый затылок его нового хозяина с темными завитками и вытянувшаяся из воротника шея.

«Господи, ну и поклончик он мне отвесил!» — озадаченно подумал Штуфф.

Гебхардт приглашает его сесть: — Вы курите? Сигару? Вот эта полегче, а вот — покрепче. На ваш вкус. Пожалуйста, спички. Нет, спасибо, я некурящий.

Штуфф удобно расположился в глубоком кресле у письменного стола, сигара хорошо раскурилась. По ту сторону стола, на своем стульчике примостился газетный король, поглядывая на бумаги.

— Я пригласил вас, господин Штуфф, — говорит Гебхардт, поигрывая карандашом, — чтобы кое-что с вами обсудить. О том, что я купил «Хронику», господин Шаббельт вам, наверное, сообщил.

— Нет, — говорит Штуфф.

— Вот как. Странно. Но во всяком случае вы это знаете.

— Да. Слышал.

— Я купил «Хронику» потому, что взаимный антагонизм двух буржуазных газет в Альтхольме бессмыслен. Мы должны действовать сообща.

— Да, должны, — ответил Штуфф, чтобы заполнить возникшую паузу.

— Я хотел вас спросить, готовы ли вы — под моим руководством — посвятить свои силы «Хронике»? — Быстро: — Поймите меня правильно, мое руководство ограничивается коммерческой стороной дела, так что вас это едва ли коснется. В редакционном же плане вы свободны. Мы, понятно, обсуждаем время от времени основные направления. Но в остальном вы совершенно свободны, да и свой круг читателей вы знаете лучше, чем кто-либо.

— Значит, о сегодняшних волнениях я могу написать, как сочту нужным?

— Волнениях? Ах да, было несколько стычек. С крестьянами, кажется? Вы заинтересованы в крестьянах?

— Конечно.

— Я имею в виду финансовый интерес. Много ли среди крестьян подписчиков «Хроники»?

— Много? Нет.

— Тогда зачем? Хотите выступить против крестьян?

— Я хочу сообщить о неслыханном образе действий полиции.

— Дорогой господин Штуфф! С полицией газете никак нельзя ссориться.

— Но это касается лишь руководства полиции. А оно красное.

— Да, верно. Но это городская полиция, не так ли? Городское учреждение. Кстати, вам известно, почему обер-бургомистр Нидердаль уехал именно сейчас?

— Он каждый год уезжает в это время. У родителей его жены годовщина свадьбы.

— Вот как. Значит, вы не думаете, что ему просто хотелось устраниться от этих стычек?

— Да нет же. Ведь он об этом и понятия не имел.

— Ну хорошо. Раз вы уверены… Значит, вы полагаете, что виноваты только красные?

— Всю эту историю спровоцировали красные. А осенью у нас муниципальные выборы.

— Хорошо, господин Штуфф, действуйте. Не слишком резко, ну, вы сами знаете. В «Нахрихтен» мы, пожалуй, займем выжидательную позицию. У нас многовато читателей среди рабочих.

— Основная масса.

— Ну, не основная, положим, но много.

Они смотрят друг на друга, приветливо улыбаясь. Затем толстый Штуфф, чуть покряхтывая, выбирается из кожаного кресла.

— Тогда я, пожалуй, пойду. Напишу полосу на завтра.

— Что ж… Да, вот что еще, господин Штуфф: официально мы с вами, разумеется, не сотрудничаем. Это должно оставаться в секрете. В строгом секрете.

— А если мне понадобится поговорить с вами…

— …то заходите вечером, как сегодня. Нет, никаких телефонных звонков. Могут пойти слухи.

— Ладно, — соглашается Штуфф. У дверей он протягивает руку своему шефу.

— Вот и хорошо, — говорит тот. — Да, еще одно. Мы же не обсудили вопрос о жалованье. Ну как можно забывать подобные вещи! — И он чуть натянуто засмеялся.

— О жалованье? — удивляется Штуфф. — У Шаббельта я получал пятьсот плюс на доверительные издержки.

— Дорогой господин Штуфф! — Гебхардт улыбается. — Поймите, что так не выйдет. Именно по этой причине Шаббельт и разорился.

— То есть? Из-за моего жалованья? Это же смешно.

— Не только из-за вашего жалованья, — не волнуйтесь, пожалуйста, — а из-за непомерно раздутых расходов вообще. Пятьсот марок плюс доверительные издержки? Нет, нет, об этом не может быть и речи!

Штуфф помрачнел:

— А о чем может быть речь?

— Ну что вам на это сказать? Поверьте, я отнюдь не намерен прижимать вас. В разумных пределах, и даже сверх того, — скажем, триста.

— Вздор! — говорит Штуфф. — Ерунда. И не подумаю.

— Дорогой господин Штуфф. Я, как понимаете, готов уволить вас в законном порядке по истечении срока вашего договора. То есть с первого октября.

— У меня вообще нет никакого договора с вами. Я могу уйти в любую минуту.

— А ведь есть столько молодых людей, обладающих бойким пером. В конце концов любой сумеет так писать. Ведь большая часть материалов поступает от корреспондентов.