Ганс Фаллада - Крестьяне, бонзы и бомбы

— Спасибо… я вам так благодарен… никогда не забуду, — шепчет Тредуп.

— Я позвоню ночному дежурному, он вас проводит.

Откуда-то издалека доносится еле слышный звонок. Потом на некоторое время наступает тишина.

Начальник прерывает молчание:

— Между прочим, несколько дней назад вас хотел посетить бургомистр Гарайс.

— Да?

— Тогда я не имел права разрешить свидание, но теперь-то вы можете зайти к нему. Он, кажется, был очень заинтересован в вас. Вахмистр, проводите этого человека на оформление. Ценкер, наверное, еще здесь… Спокойной ночи, господин Тредуп. — Он пожимает ему руку.

Наступила ночь, ясная июльская ночь, тихая и безлунная. Над небольшим поселением Альтхольм, растянувшимся на два километра вдоль и два — поперек, в небе высыпали все звезды.

Их хорошо видно, эти яркие, мерцающие точки, и Гарайс, прогуливающийся с асессором Штайном, глядит на небо:

— Запоминайте, Штайн: вон телега, протяните прямую через задние колеса и найдете Полярную звезду. А вот те три вместе — пояс Ориона. Вы всю жизнь в городе, а меня отец часто брал с собой в села, когда ходил подрабатывать — забивал скот по домам. Профессия цирюльника в деревнях не очень-то доходная… Ну, а домой возвращались по полям и лугам.

— Все спит, — говорит асессор. — А завтра борьба возобновится.

— Разве это плохо? По-моему, хорошо, что надо бороться.

— А стоит ли?

Бургомистр останавливается. Сдвинув шляпу на затылок, он всей своей огромной массой нависает из темноты над приятелем-асессорчиком: — Порой я задаю себе вопрос: зачем вы вообще в партии? Стоит ли это?.. Конечно, стоит.

— Наши товарищи такие же ограниченные, как и все остальные.

— Ну и что?.. Впрочем, это тоже неверно. Вот вы недовольны, а недовольство куда ценнее, чем удовлетворенность.

— Я думаю, что в предстоящей борьбе вы останетесь один.

— Да ну? Вы не знаете рабочих, Штайн. Рабочие поймут, что я борюсь за их дело.

— Их дело? А Фрерксен все-таки напортачил.

— Нет. Не согласен с вами, ничуть. Он поступил правильно. — И вдруг, внезапно оживившись: — Смотрите! Да смотрите же!.. Звезда упала. Что-нибудь загадали? Эх, да вы же не видели ее. А я загадал.

— Что же? — спрашивает асессор.

— Скажу вам через три недели. Или через месяц. А может, через полгода.

— Обязательно скажете?

— Да. Непременно.

Тредуп, бредя домой, тоже посматривает на небо. Но созвездия его не интересуют. Ему хочется лишь увидеть ту местность, где он тогда зарыл деньги на обратном пути из Штольпе в Альтхольм. Так хочется прямо сейчас, ночью, оказаться там и выкопать их — в сосновом леске, неподалеку от песчаных дюн. Тогда бы он покинул Альтхольм, Померанию, Германию и отправился бы далеко-далеко. В какой-нибудь уголок, лучше всего туда, где не говорят по-немецки, не знакомы с его страной, где никто никогда не узнает, что с ним случилось…

Но вот жена и дети…

Озабоченно вздернув плечи, пугливо оглядываясь — не преследует ли кто, он пробирается к пахнущей домашним теплом квартирке в знакомом дворике.

Штуфф идет опустив голову. Если он и видит звезды, то разве лишь отраженными в воде, в пруду, вдоль которого он направляется к пивной. Но звезды не занимают его, он думает о своем новом шефе, об урезанном на сто марок жалованье (они лояльно поделили разницу, а от доверительных расходов Штуфф отказался). Думает о наморднике, который на него теперь надели. Чтобы не кусался! О том, что трусливый шеф запрещает ему открыто нападать на красную шайку. А ведь для него, потрепанного, циничного газетного волка, было бы лучшей наградой на закате жизни — вести борьбу за хорошее дело с уверенностью в своей правоте.

Но ему этого не разрешают. Он должен быть покорным, как всегда. Мелкие уколы — допустим, но не забывать, что в муниципалитете красное большинство…

«И все-таки я тебе подгажу! А там будь что будет!»

Сквозь листву Штуфф замечает ярко освещенное окно. «Больница, — вспоминает он. — Подыхают, рожают, и чем дальше, тем больше. А для чего…»

Человек, лежащий в ярко освещенной палате, и не думает подыхать. Слегка опьяненный уколом морфия, Хеннинг грезит наяву. Он вновь размахивает знаменем. Как оно красиво в этот солнечный день на фоне голубого неба.

Откуда вдруг нашло столько людей, комната словно переполнилась тенями. Ах да, его стерегут, они же сказали, что он здесь находится в качестве арестованного. Никакой одежды в комнате не видно, на нем ничего, кроме ночной сорочки.

«Пока я не тороплюсь. Придет время, все равно удеру, даже из центральной тюрьмы. Надо сказать надзирателю Груну, чтобы последил за Тредупом. Будет плохо, если пронюхают вдобавок, что я замешан и в истории с бомбой».

А Грун ищет. Он бродит по городским свалкам в поисках трех вещей. Этот полоумный оборотень ищет консервную банку, картонную коробку и сломанный будильник. Он гримасничает, он обезьяна, бородка его дрожит и приплясывает.

«Вы готовы утверждать это под присягой?»

«Конечно, готов, господин начальник».

«А подследственный заключенный Тредуп категорически утверждает, будто вы уговорили его призвать на помощь крестьян».

«Да он бредит. Я же был внизу, в отделении „С-1“, раздавал воду».

«Служебная присяга. Поистине! Как они носятся со своей присягой этой республике, а про бога начисто забыли. Конституция… ну да, чего только не называют конституцией… Эх, консервную банку бы…»

В супружеской постели старший инспектор полиции Фрерксен обнимает свою жену.

— Ужасный был день, Анхен. Но я правильно действовал. Все за меня.

— А Гарайс? Что сказал Гарайс?

— Гарайс не в счет. Один человек из Штольпе — он здесь совершенно секретно — сказал мне, что все дело сделал я .

— Ну а раненые? Их очень покалечили?

— Все арестованы. Бунтовщики, чего им сочувствовать?.. Ганс, ты что вертишься? Почему не спишь?

— Пап, мне очень хочется.

— Посреди ночи не должно быть никаких «хочется». Надо сдерживаться. Ну ладно, беги в уборную. Только тихо, чтоб никто не слышал.

Тиль тоже старается действовать тихо, перепиливая последний прут решетки в своей камере следственной тюрьмы Штольпе. Если из пасти копченой сельди, которую здесь дают раз в неделю в качестве добавки, на тебя смотрят концы стальных напильников, то намек ясен. Только вот путь к цели оказался дольше, чем хотелось бы.

Но сегодня ночью все будет завершено. Одеяла разорваны, полосы связаны, жгут лежит на койке. Только бы спуститься во двор, там он уже на свободе. А судить его по делу бомбометчиков будут еще нескоро.

Он осторожно вынимает перепиленную часть решетки и кладет на койку. Отверстие рассчитано точно на его фигуру. Привязав жгут к оставшемуся в стене концу прута, Тиль вылезает через отверстие.