Ганс Фаллада - Крестьяне, бонзы и бомбы

«Понимаю, понимаю. Лабильная женская психика. Это делает вам честь. Впрочем, мы тоже в курсе дела. Некоторые наши сотрудники наблюдали аналогичное».

Были еще звонки. Но: «Что поделаешь? Прикажете ссориться с полицией? Знать бы, что думает Штольпе. Нет, даем официальное сообщение и заметку в местной рубрике».

Затем позвонил ему на квартиру — Хайнсиус уже ушел домой — его шеф, Гебхардт:

— Что будем делать?

— Балансировать. Затягивать. Пока не станет ясным соотношение сил.

— Я говорил с десятком людей…

— Люди узнают о том, что случилось, лишь прочитав об этом у нас. До тех пор ничего не случилось.

— А что случилось у нас завтра? С Гарайсом нельзя портить отношений.

— Да? Ну что ж. Я напишу что-нибудь. Утром вам покажу. В восемь.

Нужное сказано, затруднения преодолены, шеф успокоен. Страсти погашены.

И вот всю ночь не сомкнул глаз. Писал, писал…

«Война и мир. Мир лучше войны. Коса — символ, знак угрожающий, если она прямая и указует в небо. Но стоит кузнецу согнуть ее, и она вновь устремлена к земле, сделавшись символом мирного труда.

Черный флаг. Знак морских пиратов. Борьба и торжество насилия. Рождено из той же тьмы, мрака. Белый плуг вспахивает черную землю — символ мирного труда.

О красном мече лучше опущу.

Добавить что-нибудь о тревожных временах, бедах страны, политической разобщенности — кого это заденет? Никого. Вот так и пойдет. Сделаю передовицу, на полторы колонки, и сам подпишу».

А спустя три часа — на дворе все еще ночь, — складываются одна за другой патетические фразы, — он уже сомневается.

«Или самому не подписывать? Что, если она все-таки скомпрометирует меня? Дождусь-ка я „Штеттинэр моргенблеттэр“. Тогда уж будет ясно».

И вот он сидит и пишет. Время от времени прислушивается, не идет ли кто по коридору. Легкую, быструю походку шефа он знает. Надо непременно успеть к нему первым, до того, как эта лиса, управляющий Траутман, прожужжит ему все уши.

Утренние газеты — увы — не принесли облегчения. Окружное правление молчит. Правая пресса пишет о полицейском терроре. Демократы выжидают. СДПГ хвалит полицию.

Выждать. Символы мирного труда…

Приходит шеф.

— Доброе утро, господин Гебхардт, доброе утро! Какой лучезарный день! Пожалуй, слишком лучезарный для полей, жаждущих дождя. Но, с другой стороны, — горожане: сегодня в двух школах намечены загородные прогулки… У вас чудесный отдохнувший вид, господин Гебхардт. А я вот всю ночь… Что поделаешь, такова моя профессия, тяжкая, беспокойная, изнурительная. Я тут кое-что набросал. На колонку. Если у вас будет время…

— Читайте уж…

— Статью я озаглавил: «Черный флаг — черный день».

— А это не воспримут как выпад против крестьян?

— Вы так поняли? У меня не было такого намерения. Попробую… Ну, скажем: «Черный день», это задевает только другую сторону.

— Так вернее, — одобряет шеф. — Дальше!

Хайнсиус читает. Сжимает кулаки, устремляет взор ввысь, потрясает листками бумаги.

Шеф неожиданно прерывает его: — Вот тут небольшое объявление от шляпного магазина Мингеля. Мне хотелось бы поместить его на первой полосе. Восхитительное клише. Смотрите: юная девушка примеряет перед зеркалом новую шляпку. Очень скромная картинка. По-моему, не помешает, если вставить ее в вашу статью, а?

Хайнсиус скривил лицо:

— На первой полосе? В эту статью?

— Он дает пятьдесят процентов надбавки.

— Тогда, конечно… — И Хайнсиус продолжает читать.

Наконец шеф высказывает свое мнение: — Ну что ж, хорошо. Думаю, что никто не почувствует себя задетым. К тому же еще — официальная сводка. Будем справедливы ко всем.

— Справедливость — это то, к чему я всегда стремился.

— Знаю. Знаю. А Штуффу я разрешил немного куснуть полицию, для его направления это самое подходящее.

— Штуфф против полиции? Невозможно! Тогда я отказываюсь. И разорву эту статью. — Хайнсиус распаляется. — Он же выбьет оружие из моих рук! Конечно, охотнее будут читать ругань, чем мои размышления, вызванные чувством ответственности. В розничную продажу поступит, наверно, не меньше сотни экземпляров «Хроники»? Нет, из этого ничего не выйдет.

— Но я ему уже разрешил.

— Тогда я позвоню Штуффу и отменю от вашего имени. Для чего надо было покупать «Хронику», если она и впредь будет отбивать у нас читателей?

— Возможно, вы и правы.

— Конечно, прав. Пусть Штуфф в следующий раз куснет обер-бургомистра, ему это тоже по душе.

— Так и быть, звоните. Но чтобы я больше ничего об этом не слышал!

— Все будет исполнено, господин Гебхардт.

Осторожно приотворив парадную дверь «Хроники», Тредуп всматривается через молочное стекло в комнату экспедиции.

Слава богу, Клары еще нет, да и Венка тоже, иначе он сразу отправил бы его за объявлениями.

Тредуп, чувствуя, как у него вдруг заколотилось сердце, входит, оглядывает знакомое помещение — ага, адресная книга лежит не на своем месте, — и тихо открывает дверь в редакторскую.

Вот и Штуфф — без пиджака, жирный, расплывшийся. Он пишет. Строчит с азартом, щеки раскраснелись, очки сползли на нос.

Услышав стук двери, он поднимает глаза:

— Смотри-ка, смотри-ка, Тредуп явился! Вот это да — такого бомбометчика — и выпустили на волю! Ну, рад тебя видеть, старина, ей-богу, рад. С Венком от скуки подохнешь.

Они пожимают друг другу руки.

— Ну, как там, в кутузке, за так называемыми шведскими гардинами? Могу себе представить! Теперь, говорят, что чуть ли не санаторий — футбол, лекции, хор и душевная терапия. Что, не так? Ну, расскажешь. Сейчас я в запарке. Полиция тут такое сотворила. Н-да, с тобой они тоже красиво поступили, сволочи. Вот видишь, какова благодарность Дома Австрийского. Теперь уж не побежишь продавать им картинки, а?

— Остерегусь, — отвечает Тредуп, почувствовав огромное облегчение.

— Итак, вчерашняя суматоха с крестьянами. Наш господин старший инспектор полиции Фрерксен… Что? Ты ничего не знаешь?! Да как тебя еще земля держит?! На, читай! Читай, Макс! Умрешь, если не узнаешь! Заодно — можешь исправить опечатки. Уж я им вставлю фитиль, подлюкам. Хоть мне и запрещают. Гебхардт говорит: полегче, полегче, но я…

— Гебхардт?

— Кто же еще? Ах, да ты этого тоже не знаешь? Что со вчерашнего дня наша старая честная «Хроника» принадлежит Гебхардту? Что Шаббельт прогорел?.. Спящий отрок! Человечек с Волшебной горы! Ах, Макс, как ты это переживешь? Читай! Нет, сперва послушай!

Сопящий, вспотевший Штуфф помолчал. Затем вытер лоб: — Какое утро! И жизни радуешься вновь… Я их всех продерну, всех.

Звонит телефон.

— Да, господин бургомистр?.. Ну, самое позднее через полчаса официальную сводку мне принесут. Настроение? Есть кое-какое, есть. Одно несомненно: Фрерксену крышка… Почему? Да то, что он натворил — чудовищное безобразие, и вы сами, господин бургомистр, не можете это оспаривать… Он действовал правильно? Не говорите это так громко и не говорите этого никому — через двадцать четыре часа даже вы не сумеете спасти вашего Фрерксена… Власти в Штольпе за него? Ну-ну, может, так, а может, и эдак. В штольповской речке Блоссе вода каждый день другая, почему бы и властям не подумать иначе на другой день?.. Разумеется, я не глажу его по головке, бью, и крепко бью… Зачем? Ну, почитайте сегодня, господин бургомистр, хотя бы разок, «Хронику» вместо «Фольксцайтунг» — и увидите… Нет, это не противоречит договоренности. От того, что вы даете нам объявления, весь магистрат до последней уборщицы отнюдь не становится святым и неприкосновенным… Нет, я не приду на пресс-конференцию. Мне некогда, господин бургомистр, я должен сдавать номер, наборщики ждут… Всего хорошего, господин бургомистр. Да, часа через три, с удовольствием. Нет, сейчас никак не могу. До свидания.