Ганс Фаллада - Крестьяне, бонзы и бомбы

Фыркнув, Штуфф встает и разводит руки: — О господи, каким густым жиром, с ворванью, меня сдабривали, каким смальцем мазали, дабы я смягчился. Но я его отбрил, а, Тредуп? Так «Хроника» еще не разговаривала с бургомистром Гарайсом. Знаешь, вчера в павильоне он стоял, будто Лютер в Вормсе, и науськивал на крестьян этих синих шуповских собак!

— По-моему, Гарайс не так уж плох, — робко замечает Тредуп. — Если Фрерксен напортачил, а он его покрывает, то ведь это порядочно.

— Гарайс и порядочность?! — взрывается Штуфф. — Это политика, потому что красные все заодно, когда надо выступить против крестьян. Тебя он тоже околпачил. Попробуй от него чего-нибудь получить, тогда увидишь, как он искусно подведет тебя.

— Уже подвел.

— Вот видишь! — торжествует Штуфф. — Вот видишь!.. Погоди, кто это… Что там такое?..

На улице промелькнули двое, — громкие голоса, несуразные движения, — и пока Штуфф с Тредупом открывали окна, обе фигуры скрылись из виду.

— Кто ж это был? — бормочет Штуфф.

Из прихожей доносится шум, там происходит непонятная возня: кто-то стучит палкой, громыхают опрокинутые стулья, тихо взвизгивает Клара… но вот распахивается дверь — и в редакторскую, с торжествующим ревом, верхом на стульях въезжают двое.

Впереди аграрный советник Файнбубе. В руке у него палка, на палке — вымпелом — охотничья шляпа с кисточкой. Позади скачет адвокат Плош, юрисконсульт окружного союза ремесленников.

На лицах обоих багровеют распаленные алкоголем шрамы от студенческих дуэлей.

Получив пинок от седока, стул с грохотом падает, и Файнбубе, раскинув руки, ковыляет навстречу Штуффу.

— Штуфф, приди в мои объятия, боров ты эдакий. Настал час, когда ты можешь загладить все свои грехи. Вступай в «зеленый» фронт. Покажи этим красным… Давай!

— Следует отличать, — говорит более трезвый Плош, — человека Штуффа, которого мы любим, от журналиста-скотины… Да, да, ты — большущая скотина, Штуфф. Не возражай, я сам был журналистом.

— Мы разбиты, — торжествует Файнбубе. — Красные нас расколошматили. Но мы празднуем это как победу. Фрерксен…

— Фрерксен тоже свинья, — заявляет Плош. — Огромная свинья.

— Все заварил Фрерксен, — подтверждает Штуфф. — Слышали про историю с его саблей?

— Сабля, — изрекает Файнбубе заплетающимся языком, — пристала Фрерксену, как жиду меч.

— Ну, ребятки, — ликует Штуфф, — вы ж ничего еще не знаете. Саблю у него стащили крестьяне возле «Тухера». А пустые ножны он зашвырнул в лавку Бимма. Потом вдруг Маттиз, ну этот, из КПГ, взял да притащил ему саблю. И вот он стоит, с обнаженной…

— Он вообще спятил, — пытается рассуждать Плош. — Кидаться с саблей на людей… Зачем полиции сабли? У них же есть дубинки, резиновые. Ты это запиши, Штуфф.

— Записал. Погодите, я вам прочитаю.

— На сухую не читай. Что, у тебя коньяку тут нет? Мы с Падбергом всю ночь хлестали… жаль, тебя не было, Штуфф, ты ж такие анекдоты знаешь, самые похабные. Слушай, как там, ну этот, насчет штанов и кухарки?

— Нет, погодите. Сначала прочту. Посмотрите, как я выдал Гарайсу.

— К черту Гарайса, ты Фрерксену воткни!

— Ему тоже. Ну, слушайте же, наконец!

— Штуфф, а ты знаешь, что мы собираемся отменить наш ежегодный конный турнир в Альтхольме? Крестьяне-то теперь не рискнут заходить в вашу лавочку.

— До этого еще далеко. Послушайте лучше, что я написал.

— Ну чего ты там пишешь? Опять небось предаешь нас. Свиньей ты родился, Штуфф, как свинья живешь, свиньей и подохнешь. Где официальная сводка?

— Еще нет. Но ведь в павильоне…

— Сам был. Могу тебе рассказать. Там был один тип из уголовки…

Звонит телефон.

— Да выключи ты его к чертям, Штуфф. Ведь это одна комедия, ваши телефоны. Все равно ты все сдираешь.

— Конечно, Файнбубе, конечно… Что, прямо сейчас? Как раз очень занят. Ну хорошо, иду… Нет, еще нет… Что?.. Вы мне не начальник, господин… Да, приду. Сейчас же. Посмотрим, посмотрим. — Внезапно рассвирепев: — Послушайте, уважаемый коллега, идите-ка…

Штуфф кладет трубку и чуть смущенно оглядывается.

— Кто это? — интересуется Плош. — Что за коллега у тебя появился?

— Да я просто так брякнул. Из пожарной охраны звонили. Мне срочно надо туда.

— Никуда не пойдешь. Читай, ты же обещал.

— А где коньяк?

— Тредуп прочтет. Ты почитаешь им, Тредуп?

— Ага.

— Господа, через десять — пятнадцать минут я вернусь.

— Штуфф!

Но он уже ушел.

После ухода Штуффа в комнате воцаряется тишина. Оба пьяных стоят у печки и молча глазеют на Тредупа, растерянно перебирающего бумаги.

— Ну как, читать? — спрашивает он.

Аграрный советник Файнбубе громко рыгает:

— Послушайте, как вас зовут? Штуфф вроде только что называл вашу фамилию.

— Тредуп, — бормочет Тредуп. — Макс Тредуп.

Файнбубе делает шаг вперед. Покачивается. Затем с силой втыкает наконечник палки в линолеум и, опершись обеими руками на крюк, рассматривает человека, сидящего за письменным столом.

— Значит, Тредуп, — медленно произносит он, стараясь преодолеть опьянение. — Тредуп. Фамилия ходкая у нас в Померании.

Аграрный советник смотрит в упор.

— Можно читать? — тихо спрашивает Тредуп.

— А вы, случайно, — так же тихо спрашивает Файнбубе, — не тот мерзавец, который всучил прокуратуре фотоснимки из Грамцова? Того мерзавца тоже звали Тредуп.

— Снимки? Нет, я не продавал никаких снимков.

Файнбубе оборачивается: — Посмотри-ка на него, Плош. Полюбуйся на его нечистую совесть. На этого лгуна! Труса! — Резко повернувшись к Тредупу, с яростью: — Сволочь! Иуда! Где сребреники, за которые ты отдал на расправу нашего Раймерса? Давай их сюда, подлая душонка!

Пошатываясь, он приближается к столу. Бледный, перепуганный Тредуп все дальше отодвигается в угол.

— Где они? — спрашивает пьяный, упорно надвигаясь и подняв палку. — Куда девал их? Пропил? Прогулял? Где веревка, на которой ты повесишься?

— Я ничего не знаю о снимках, — лепечет дрожащими губами Тредуп. — Нет у меня денег. Ничего.

— Ты понимаешь, что ты натворил, гнида? Вот хвачу тебя палкой по башке! И треснет твоя иудина черепушка! Говори, где деньги?

— Прошу вас, уходите, — умоляет Тредуп. — Нельзя же так… Неужели вы собираетесь меня убить?

Из угла раздается голос Плоша: — Брось, Файнбубе. Не марай руки.

— Убью. Ей-богу, убью. — Длинная жилистая рука протягивается к лицу Тредупа, нащупывает горло, охватывает его пальцами, смяв воротник, и сдавливает кольцом все крепче и крепче.

— Ты упрятал нашего Раймерса в тюрьму…

Тредуп хрипит: — Я тоже в тюрьме… бомбы…

Хватка ослабевает: — Что с бомбами? А ну, без вранья!

Тредуп, торопливо: — Об этом же было в газетах, что меня арестовали… что я будто подложил бомбу Тембориусу… я, Тредуп, ну, вспомните.