Ганс Фаллада - Крестьяне, бонзы и бомбы

— Да? — спрашивает она. — Неужели? А если муж подлец? Если он торгует снимками, предает крестьян, и бедняг сажают в тюрьму, — это порядочно? И деньги не своей жене отдает, а пропивает и с девками прогуливает. Это — что, порядочно, да? Письмо бы я не послала, все равно не послала бы. А ты вот снимки продал.

— Это совсем другое дело, — сконфуженно говорит он. — Газетный фотограф может продавать снимки любому.

— Вот как? Другое дело? — яростно кричит она. — А я не вижу тут никакой разницы. Ну конечно, когда ты что-нибудь делаешь, то это другое дело. Знаешь, кто ты? Предатель! Ты и меня предал. Мне говорили, что ты спьяну болтаешь про меня, трезвонишь первому встречному, какая я в постели. И еще…

— Молчи, — одними губами говорит он. — Дети…

Но теперь она его не слушает.

— Верни письмо. Не хочу, чтоб ты таскал его в кармане. Напьешься и станешь болтать, какая у тебя подлая жена. Дай сюда.

Она пытается завладеть письмом, то Тредуп начеку. Она снова бросается в бой. Он перехватывает одной рукой оба ее запястья, держа в другой письмо. Тогда она пускает в ход зубы, и он, вскрикнув, разжимает пальцы.

Элиза опять рвется к письму, он отталкивает ее. Они возятся по всей комнате, натыкаясь на мебель, проснувшиеся дети плачут.

Письмо смялось в его руке, и он, уже не оберегая его, бьет жену кулаком по голове три-четыре раза. Она с воплем падает.

Распахивается дверь. На пороге стоит зеленщик, владелец дома, за ним несколько соседей.

— Так не пойдет, господин Тредуп. Мне это уже надоело. Вечно вы приходите домой пьяным и устраиваете скандалы. К первому числу освободите квартиру.

Элиза встает и идет к двери.

— Убирайтесь. Вас сюда не звали. А выселять нас не имеете права. Это уж как жилищный отдел решит, — съезжать нам или нет. Верно, Макс?

— Да, Элиза, — отвечает он.

Губернатор Тембориус поднимается.

— Благодарю вас, господа, что вы пришли ко мне. То, что вы изложили, меня глубоко потрясло. Все будет проверено, и я лишь прошу вас терпеливо дождаться результатов проверки. Терпение, терпение и еще раз терпение. Думается, я могу уже сейчас, не разглашая особой тайны, сообщить вам, что не только здесь, но и в высшей инстанции, да, взоры устремлены на Альтхольм и наверху принимаются решения — притом весьма серьезные. Еще раз благодарю вас, господа, и прошу о терпении.

Тембориус кланяется. Рядом с ним, вскочив с мест, кланяются два других представителя губернского правления: советник Шиммель и асессор Майер.

Представители промышленности и торговли города Альтхольма, чуть задержавшись, все же совершают — с вполне терпимыми интервалами — церемонию подъема и поклона. Вся компания колышется, словно колосья на ветру.

Затем альтхольмцы двигаются к выходу.

Губернатор смотрит вслед, левая рука его опирается о письменный стол, правая сжимает медальон на цепочке от часов. Асессор Майер складывает папки, а советник Шиммель изучает книжные корешки в шкафу.

Как только закрылась дверь, все принимают более непринужденные позы.

— Вот так-то, — говорит губернатор и снова усаживается. — Должен сказать, я не удивлен. Ничуть… Прошу, господа, присядьте еще на минутку.

Господа садятся.

— Да. Заботы, заботы, — говорит Тембориус, и совершенно очевидно, что он не так уж удручен обременившими его в настоящий момент заботами. — Нижние административные органы совершают ошибки. Народ обращается к нам. И мы должны все улаживать. Мне думается, я вижу путь к компромиссу, путь к примирению.

— Конечно, — замечает советник Шиммель, — Гарайс сделал ошибку, это вне всякого сомнения.

— Гарайс! — и после паузы, тоном выше: — Гарайс!! Господин асессор, что я говорил Гарайсу, когда он был здесь накануне демонстрации? Скажите.

— Что ему потребуется шупо, — быстро говорит Майер.

— Да. И это. Но разговор сейчас о другом. Так что я ему говорил, господин асессор?

Майер терзает свою память. В конце концов шеф немало наговорил.

— Что крестьяне настроены агрессивно.

— Верно, господин асессор, и это тоже… Но надо уметь отделять главное от второстепенного. Так что же я… Ну хорошо. Я сказал, что демонстрацию следует запретить. Говорил? Требовал этого? Неоднократно? Используя весь свой авторитет?

— Еще бы, — быстро поддакивает асессор. — Вы неустанно повторяли это.

— Я повторял это неустанно. И вот он испортил дело и, думаете, пришел ко мне? Попросил у меня помощи? Нет. Пришли представители экономики. А он сидит в Альтхольме и пишет доклад. Больше ничего. И какой доклад!

Оба подчиненных молчат. Шефу хочется выговориться, ну и пусть себе говорит.

— Что же мы читаем в этом докладе? Бойкот оказался холостым выстрелом. Его действие едва ощутимо… Так-с. Вы, господа, слушали представителей города, не правда ли?

Господа подтверждают это.

— Результаты бойкота катастрофичны, разрушительны, он парализовал экономическую жизнь города, а тут, видите ли: — холостой выстрел… Так докладывают сапожники. — Неожиданно Тембориус улыбнулся: — Ничего, я это урегулирую. Все улажу. — Очень любезным тоном: — Господин советник, вы проверяли юридическую сторону вопроса? Как относится к событиям прокуратура?

— Скорее всего некоторых крестьян привлекут к суду. Выдернут вожаков. Может быть предъявлено обвинение в нанесении материального ущерба. Оскорблении общественной нравственности. Оскорблении действием. Нанесении опасных телесных повреждений. Нарушении общественного порядка группой лиц. Мятеж.

— Что ж, вполне достаточно. — Губернатор удовлетворен. — Крестьянам будет не до смеха. Ведь на осуждение обвиненных, по-видимому, можно рассчитывать?

— Полагаю, что да… Мне хотелось бы обратить ваше внимание и на то, что по наведенным мною справкам вскоре можно будет рассчитывать на громкий запрос в ландтаге со стороны правых партий по поводу событий в Альтхольме.

— Правильно. Вы верно информированы, коллега Шиммель. У меня тоже есть связи в министерстве. Вы знаете, господа… А что касается предстоящего запроса, то на этот раз, в виде исключения, мы будем действовать быстро. Министр еще не затребовал бумаг. Следовательно, я пока еще свободен в своих решениях. Мнение министра непредсказуемо, ибо, к сожалению, господин Гарайс тоже… ну, тут я лично не разделяю симпатии господина министра. Но во всяком случае министр не станет дезавуировать моих прежних решений. А посему…

Господа подчиненные настораживаются.

— …Мы снова… — Вся важность данной минуты отражается на лице губернатора. Карандаш в его руке принимает вертикальное положение. — Мы снова и снова будем улаживать, примирять, балансировать и исправлять ошибки, допущенные нижними инстанциями. Для этого необходимо, чтобы наша позиция не оказалась слишком односторонней. Мы должны отнестись справедливо ко всем. И крестьяне, и горожане, и вся земля Померания настроены против альтхольмской полиции. Мы же заверим полицию, что она действовала правильно, мы поддержим авторитет государства и не дадим послабления мятежникам. Но… — Он слегка усмехается. — Но одного козла мы на убой отправим. Принесем жертву во искупление. На празднество примирения. У вас это называется «пурим», не так ли, господин асессор?