Ганс Фаллада - Крестьяне, бонзы и бомбы

Ну и сам он, господин губернатор Тембориус, проанализировал внутриполитические предпосылки и последствия того дня, пожалуй, не без успеха.

Все обсуждение прошло в высшей степени лояльно, никакого ожесточения, враждебности. Витражные окна в просторном конференц-зале распахнуты настежь, воздух и свет вливаются в зал сплошным потоком, можно сказать, весь мир вливается сюда, ведь здесь некоторым образом находишься на виду у всего мира. И готов ответить на любой вопрос, но все уже обсуждено до мельчайших деталей и никаких вопросов не возникло.

Сейчас решили сделать перерыв. Прежде чем перейти ко второму главному пункту повестки дня: устранению бойкота, господам участникам под предлогом антракта предоставили возможность обменяться мнениями.

И господа беседуют друг с другом.

Вот Манцов наткнулся здесь на доктора Хюпхена, и смотрите-ка, сегодня Манцов совсем другой человек. У него возник один хитроумный налоговый вопросик, и хотелось бы посоветоваться с милым доктором, нет, нет, он отнюдь не собирается попрошайничать у консультанта, прямо здесь; он понимает, что экономист тоже хочет жить, ха-ха! — в ближайшие дни он проконсультируется у господина доктора вполне официально. И намекает — мол, есть виды на будущее — юрисконсульт Союза розничных торговцев уже староват.

— Да-с, мой милый доктор, об этом мы еще потолкуем.

Доктор Хюпхен — не без умиления в душе — вспоминает Гарайса, — кому еще он обязан за подобное предложение? Когда же он осведомляется, где это пропадает Гарайс, то, к своему удивлению, слышит презрительный ответ: — Гарайс? Боров? Да он же давно труп!

— Труп?

— Разве вы ничего не слышали о письме губернатора? Это все равно что конец…

Почетный обер-мастер цеха пекарей сидит рядом с суперинтендентом Шварцем.

— Все выглядит вполне миролюбиво, не правда ли, господин суперинтендент?

— Несомненно. В конце концов всегда побеждает мир. Сегодня все будет завершено.

Асессор Майер, тот просто изумлен: сам шеф, губернатор Тембориус, похлопывает его по плечу.

— Ну, вот видите, Майерхен, неплохо получилось!

Майеру не совсем ясно, что он должен видеть, однако он радостно улыбается.

— Не говорил я вам, что прусской администрации вполне можно работать и с вами? Почему всем юристам-евреям надо непременно становиться адвокатами? Мы можем вас использовать и в административном секторе.

Асессор Майер что-то лепечет.

— Смотрите, — вдруг заволновался Тембориус, — что там такое? Это с вашего ведома? Вы это разрешили?

— Нет, я — нет. Ничего не понимаю…

— Запретите! Запретите немедленно!

У двери в зал стоит мальчишка, обыкновенный мальчишка лет четырнадцати-пятнадцати, и раздает газеты.

Они, газеты эти, тщательно сложены втрое, заголовок стыдливо спрятан внутрь.

Асессор, охваченный страшным предчувствием, бросается к парнишке, бежит рысцой через конференцзал, крича на ходу: — Эй, вы, стойте! Кто вам позволил раздавать здесь газеты?

Парнишка, уже раздавший большую часть газет участникам совещания, настораживается, затем швыряет на пол оставшуюся пачку и с криком «Слава „Крестьянству“!» исчезает за дверью.

Асессор, нагнувшись, поднимает одну из газет — иначе нельзя, ведь все смотрят на него. И оказывается, что газеты столь тщательно сложили втрое отнюдь не для того, чтобы скрыть название «Бауэрншафт». На первой полосе, в средней колонке, жирно отчеркнуто красным какое-то «Открытое письмо». Майер видит в тексте фамилию Тембориуса, читает дальше, его пробирает дрожь и прошибает пот.

Ах, ведь все они уже прочитали это злополучное письмо, лишь его начальник, губернатор Тембориус, стоит там одинешенек, чуть ли не в изоляции, и, нахмурившись, смотрит сюда.

Сейчас шеф позовет его.

Тяжело передвигая ноги, асессор Майер направляется к шефу. Однажды, было это уже давно, асессор бегал здесь, по всему зданию, когда должна была взорваться бомба. Идти же к шефу теперь, положить перед ним газету — куда труднее.

Он кладет перед ним газету.

— Что такое? Читать? Сейчас?

Но взгляд его уже прикован, и он читает.

Асессор Майер стоит на полшага сзади в ожидании.

Рассмеявшись, губернатор с едкой иронией замечает:

— Я — еврейский представитель? Ну, тут уж я опять обязан вам, господин асессор.

Он аккуратно складывает газету.

— Прошу вас, господа, занять свои места. Продолжим совещание.

Господа следуют приглашению. Большинство стыдливо прячет газеты в карманы, лишь немногие открыто кладут их перед собой на стол.

— Господа! Глубокоуважаемые участники совещания! В наши столь благоуспешно начавшиеся и протекавшие в духе примирения переговоры внесен диссонанс. Некая непрошеная сторона, которую надлежит обнаружить и строго наказать, — распространила здесь ежедневное издание, листок, гм… короче «Бауэрншафт».

Я видел газету в руках у большинства присутствующих. Тем не менее, дабы проиллюстрировать, каким духом проникнуто это объединение «Крестьянство», сопротивляющееся всякой государственной власти, дабы разоблачить тех, кто единственно повинен в событиях 26 июля, я все же склонен зачитать эту мерзкую писанину публично… Господин асессор, прошу вас!

Асессор дрожит. Затем, запинаясь, читает:

«Открытое письмо.

Храбрый фольксгеноссе [21] Соотечественник ( нем. ); обращение, бытовавшее у нацистов. Тембориус!

Вы пригласили нас на обсуждение событий в Альтхольме. Полицейскую расправу вы хотите перевести путем переговоров в спокойное русло словесного фехтования, чтобы после штормового прибоя наступило всеобщее успокоение.

Эта тактика, присущая еврейской системе эксплуатации, выдающимся представителем которой вы являетесь, нам известна. Ваше происхождение дает вам особое право представлять эту систему. Ваши холуи резиновой дубинкой разукрасили синими орденами свободной республики налогоплательщиков, создающих материальные ценности. Вместо того чтобы наказать настоящих виновников, вы посылаете их в отпуск для поправки здоровья. Жаль, что не в Иерихон или Иерусалим — навсегда.

Что вы, собственно, хотите? Вы, со всей вашей кликой, для нас вообще не существуете! Разоренный и попранный вами народ отказывается сесть за один стол со своими врагами.

Вы, господин Тембориус, сумеете помочь нам не переговорами, а только тем, что исчезнете со всем вашим административным аппаратом, и чем скорее, тем лучше! Оседлый народ сам сумеет помочь себе.

Кавалеры синего ордена от Резиновой Дубинки.

Бауэрншафт».

Асессор Майер умолк. Мертвая тишина.

Тембориус поднимается.

— Господа, мы выслушали это. Не сомневаюсь, все слушали с крайним отвращением. Думаю, мы продолжим сейчас наши переговоры. Итак, переходим к пункту номер два повестки дня: устранение бойкота. Прежде чем администрация внесет свои предложения, хотелось бы услышать мнения собравшихся. Прошу высказываться. Пожалуйста, господин… ах, да, правильно. Господин аграрный советник Пеплов!