Ганс Фаллада - Крестьяне, бонзы и бомбы

— Господина Манцова, пожалуйста… Это — бургомистр Гарайс. Я хотел бы поговорить с господином Манцовым, лично… Да, это вы? — Совсем тихо и мягко: — Ты дал Штуффу письмо губернатора. Не отрицай. Я знаю это от него самого. То, что ты натворил, надеюсь, тебе уже ясно. Так вот: сегодня же я созываю бюро нашей партийной фракции. И предложу: прекратить деловое сотрудничество СДПГ с национал-демократами… Всего хорошего, мой дорогой Манцов. И смотри, чтобы на тебя поступало меньше заявлений, у меня не хватает уже корзинок для бумаг. Привет… А, не болтай. Все!

Три минуты спустя в редакции «Хроники» звонит телефон.

— Говорит Манцов. Попросите господина Штуффа. Это Штуфф?.. Негодяй, вы донесли Гарайсу, что получили губернаторское письмо от меня. Вы самый большой мерзавец во всем Альтхольме. Заткнитесь… Ваше дело… За шантаж пойдете под суд, стрекулист бульварный! Я пожалуюсь на вас и господину Гебхардту. С сегодняшнего дня вам не место в Альтхольме! Подлая сука. Заткнитесь, и слушать не хочу. С вами я уже давно не разговариваю. Все!

Двумя минутами позже телефон звонит в редакции «Нахрихтен».

— Говорит Штуфф. Можно господина Гебхардта? Это вы? Господин Гебхардт, только что мне звонил Манцов. Кто-то донес Гарайсу, что письмо я получил от Манцова. Да, то самое. Нет, я ни с кем не обсуждал это. Нет, никому. Нет, не проболтался. Уже десять дней не брал в рот ни капли. Трудности создаю не я. Вот именно, за мной, очевидно, шпионят. Да, в редакции определенно есть шпион. Сейчас, по телефону, нет. А вы не смогли бы позвонить Гарайсу? Надо помешать Манцову, чтобы он в горячке не напорол ерунды. Какой ерунды! Ах, господин Гебхардт, да здесь всякой дряни хватает. Конечно, трудно предсказать, какую именно он откопает. Да, я считаю, что так будет лучше всего. Да. Очень вам благодарен. Всего хорошего, господин Гебхардт.

Минут через десять в кабинете бургомистра Гарайса раздается телефонный звонок.

— Говорят из «Нахрихтен». Гебхардт… Да, я. Господин Гарайс, вот сейчас узнал, что тут натворил Штуфф. Я только что вернулся из поездки. Нет, я возмущен. Не могли бы мы встретиться?.. Но у меня есть еще одна идея. Завтра в одиннадцать? Да, устраивает. Совершенно с вами согласен. Пора восстановить спокойствие. Всего доброго, господин бургомистр.

Днем на чердаке Тиль никак не мог заснуть. Он лежал на войлочных подстилках, раздевшись догола, и все равно обливался потом.

К тому же одолевала вонь от уборной.

Он чувствовал себя разбитым. Ожидание измотало его. Никто так и не пришел, но ему слышалось, что приходили тысячи, десятки тысяч, час за часом. В темном, сонном здании было неспокойно, то там, то здесь ему чудились их крадущиеся шаги, в свете фонарей скалились в усмешке их огромные белые физиономии, либо они стояли по темным углам, не шевелясь, отвернув лицо.

Эти ночи лишили его сна. И когда рядом низвергалась вода из бачка, он всякий раз еле сдерживался, чтобы не забарабанить в запертую дверь, распахнуть чердачное окошко и заорать на улицу: — Здесь бомбометчик из Штольпе! Десять тысяч тому, кто прибежит первый!

Уже под самый вечер, когда в доме поутихло и наборные машины больше не стучали, он уснул — мгновенно, мертвым сном.

Очнулся внезапно, — как ему показалось, от какого-то шума. Он сел и прислушался.

Вокруг темно, в доме полная тишина.

Он зажигает спичку, смотрит на часы: почти двенадцать.

Затем надевает штаны (ничего кроме); на стуле у двери замечает принесенную Падбергом еду и бутылку мозельского.

Значит, Падберг заходил сюда, пока он спал. И не разбудил, дрянь эдакая. Еще двадцать четыре часа пребывать в одиночестве, ни с кем не перемолвиться словом. Тиль торопливо ест, не переставая прислушиваться. Кошмарный дом с опустевшими комнатами, с помещениями, будто еще не остывшими от движений и дыхания работавших там людей, которые живут полноправной жизнью, в то время как он бродит здесь призраком.

Ощупью Тиль спускается по лестнице.

Первым делом в сад: на воздух, под звезды, к зеленой листве. Он захватил с собой вино, и здесь, на грязной истоптанной траве, опустошает бутылку.

Потом Тиль вспомнит, что в этот час чувствовал себя особенно бодро и радостно. Поднявшись с травы, он направляется в печатный цех. Там, за перегородкой, есть душевая на две лейки. Тиль встает под душ и всласть моется.

Настроение у него теперь гораздо лучше. Он снимает с гвоздя проволочный крючок и, поковырявшись в замке, открывает ящик стола, где механик хранит всякую всячину, в том числе сигареты. Тиль берет одну и закуривает, хотя у него достаточно и своих.

Пусть механик малость пошумит, обнаружив пропажу, ничего, ведь это красные. Когда они подозревают друг друга, это даже хорошо, — взаимное недоверие усилит разногласия в их рядах.

Но его, собственно, не сигареты интересуют. Ради них он не стал бы вскрывать ящик. Дело в том, что у механика целый склад фотографий голых женщин. Черт его знает, зачем они ему, может, сбывает коллегам, а может, недоволен своей супружеской жизнью и сам любуется картинками.

Как бы там ни было, Тиль, посветив спичкой, обнаруживает совсем новую пачку. С этой пачкой он забирается под стол, — огонек спички там не так заметен.

Минут через тридцать Тиль возобновляет обход: сад, наборный цех, экспедиция. Но сегодня роль ищейки у него не получается, он явно отлынивает от работы, даже что-то напевает себе под нос.

Вот и дверь из коридора в экспедицию. Та самая, от которой проведена сигнализация к печной трубе. Он открывает дверь и… вдалеке раздается тихий звонок.

Тиль застывает на месте. Проспал! Каждый вечер отключал звонок, а сегодня забыл.

Сверху ясно доносятся шаги. Быстрые, мужские.

Тиль, перескакивая ступеньки, мчится вверх по темной лестнице. В голове лишь одна мысль: взять «шпиона». Рука сама нащупывает и хватает резиновую дубинку.

Вокруг тьма. Но дверная щель напротив желтовато мерцает. Там горит свет.

В неудержимом порыве Тиль распахивает дверь: просторный кабинет Падберга залит светом. Горит пятиламповая люстра, горит настольная лампа, гардины задернуты.

Но комната пуста.

Тиль бросает взгляд на другую дверь: она закрыта, не качается. Чувство азарта спадает, и он тихо, на цыпочках, словно боясь кого-то встревожить, крадется в кабинет, к письменному столу.

Средний ящик открыт и пуст. Все его содержимое выложено на стол, для просмотра: две стопки бумаг, одна справа, просмотренная, перевернута печатным текстом вниз, другая слева, еще не проверена.

Тиль машинально хватает верхний лист, чтобы пробежать глазами…

И в ту же секунду им овладевает чувство опасности, захлестывает волна страха, сердце начинает бешено стучать, по телу разливается слабость.