Ганс Фаллада - Крестьяне, бонзы и бомбы

— Суматоха? Из-за чего?

— Словно муравьиную кучу разворошили. Кое-что я краем уха слышал. На стол Гарайса легло письмо от губернатора. И вдруг, не прошло и двух часов, как Фрерксен отправляется в отпуск.

— Эмиль! Дорогой мой, ненаглядный Эмиль! Фрерксен отправляется в отпуск! Отправляют в отпуск! В бой вступил губернатор. Действия полиции незаконны. — Серьезным тоном: — Что было в письме, Эмиль?

— Не знаю. Ей-богу, не знаю.

— Эмиль, не трусь. Даю тебе клятву: не выдам. Никогда!.. Ну что тебе хочется, Эмиль? Хочешь водки? Пива? Лучшего баварского, три бутылки? Или коньяку? Семь рюмок? Все, что хочешь! Только скажи: что в письме?

— Ну не знаю, дружище!.. Только очень прошу тебя: не делай преждевременных выводов. Почему ты думаешь, что есть связь между письмом и отпуском?

— Фрерксен в отпуске! Началось! Поверь, он не вернется. Ему крышка. А насчет письма я уж пронюхаю.

— Так вот, я пришел к тебе официально. В «Хронике» за номером сто семьдесят один ты поместил «Открытое письмо».

— Да? Я? Ну, раз ты говоришь, значит, так и есть.

— Письмо это подписал какой-то Кединг.

— Кединг? Вообще-то Кедингов много. А о чем письмо?

Пардуцке усмехается: — На-ка вот, прочитай сперва. Не то еще допрос затеешь.

Нахмурив брови, Штуфф читает письмо. — Н-да. Такого я не помещал. Это же не редакционный материал. Это — объявление, насколько я могу судить по жирной черной рамке.

— Вот как, значит, письмо тебе незнакомо?

Штуфф радуется: — Я же с объявлениями не имею дела! Я — редактор, уж об этом должен бы знать даже ассистент сыскной полиции.

— А кто у вас может разобраться в объявлениях?

— Гм, пожалуй, никто. Обычно этим занимается наша экспедиторша. Или — кто придется. Бывает, клиент заходит рано утром, в редакции еще никого нет, то у него и уборщица может принять объявление.

— Ну да? Вот как… не знал. А у «Нахрихтен» тоже так делают?

Штуфф разводит руками.

— У «Нахрихтен»? Да во всем мире так принято, в самых больших газетах. Объявления — что? — мушиные следы. Нельзя же этим заниматься всерьез.

Пардуцке внимательно разглядывает отделку печки.

— Стало быть, тогда бесполезно спрашивать, сохранилась ли рукопись этого объявления?

— Совершенно бесполезно, мой дорогой Эмиль!

— А разве их не полагается хранить, тексты объявлений?

— Хранить?! Да ты представляешь себе, как выглядят эти рукописи после набора? Из лап наборщиков они выходят такими черными, что рядом с ними негр покажется белоснежным.

— Судя по «Открытому письму», этот Кединг скорее всего крестьянин. Может, ты помнишь, откуда он? Случайно.

— Откуда же он мог взяться? Да, трудно сказать. — Штуфф вздыхает. Идет к письменному шкафу. — У нас есть адресный справочник товарополучателей в сельской местности по всей Померании. Уж там он наверняка числится. Ты не знаешь, как его по имени? Случайно.

Пардуцке, сглотнув слюну, неподвижно смотрит перед собой.

— Нет, старина, случайно не знаю.

— Эмиль, дорогуша, но село, где он живет, ты ведь должен знать! Если в селе три-четыре Кединга, то нашего, пожалуй, и несложно будет установить.

— Нет уж, друг сердешный, это тебе следовало бы вспомнить село.

— Ух! — восклицает Штуфф. — Эмиль, радость моя! Фрерксен в отпуске! Фрерксену дали по шапке! Фрерксен погиб! — распевает он, стуча в такт кулаком по столу. — Ну, закончил официальную часть, Эмиль?

— Значит, ты даешь официальную справку, что рукописи «Открытого письма» больше не существует и что местожительство Кединга тебе неизвестно?

— Даю, официальную. А его привлекают к суду? Кто, за что?

— Да. Муниципалитет. За принуждение.

— Н-да. Им виднее. Значит, не знаешь, о чем письмо губернатора? Ну, Эмиль, не в службу, а в дружбу!

— По дружбе: честное слово, не знаю.

«Что ж, придется искать другой ход, — размышляет Штуфф. — Я должен выведать во что бы то ни стало».

— Слушай, а как это Манцову удается выходить чистеньким из его грязных историй с малолетними? — спрашивает Пардуцке. — И все ему сходит с рук?

— Ага! — протягивает Штуфф. — Вот откуда звон! Эмиль, ты мне дал идею. Манцов большая шишка и приятель толстяка.

— Я ничего не говорил, — заявляет Пардуцке.

— Разумеется, нет, — подтверждает Штуфф. — Теперь пойдем-ка выпьем. А потом я выкопаю томагавк и ступлю на тропу войны против великого вождя Манцова. Хуг!

— Ты большой ребенок, дружище, — говорит Пардуцке.

Штуфф грустно моргает.

— Если бы так, Эмиль. Это — все пена. Одна пена.

Сад Манцова, расположенный посреди города, поистине великолепен — плодоносящие фруктовые деревья, цветы, газоны, кустарник; хозяин иногда ходит туда прогуляться, хотя увидеть через забор делающих «пи-пи» девочек — один шанс на десять тысяч.

Штуфф еще издали замечает его, оставаясь сам невидимым. Он осторожно подкрадывается, зная по опыту, что великий Манцов, при всей своей любезности, избегает его с тех времен, когда «Хроника» была органом «Стального шлема». А Манцов уже тогда был социал-демократом. Уничтожающая критика, которую повел Штуфф против экономического лидера, уничтожающе сказалась на числе подписчиков «Хроники»; весьма упрекали его и за то, что он позволил себе несколько намеков в адрес «друга детей» Манцова. Безобидная причуда. Он же никому не делает вреда. Такой уж он оригинал. А дети все равно в этом ничего не понимают.

Сад уже совсем близко, шагов десять. Быстро преодолев их, Штуфф перегибается через забор и кричит:

— Доброе утро, господин Манцов. Хороший денек, а?

— Вы находите? — отвечает Манцов. — Впрочем, доброе утро. Вы уж извините меня. Перерыв на завтрак кончился. Дела зовут.

«Уж больно он торопится, — думает Штуфф. — Верно, рыльце в пушку». — И вслух говорит: — Мне хочется вас кое о чем спросить, господин Манцов.

— Да? Вот как? Но мне действительно некогда.

— Дела не убегут, — говорит Штуфф. — А вопрос для вас важный.

— Что для меня важно, я лучше знаю. Деловой человек должен лично принимать своих клиентов — вот что важнее всего.

— А тем временем общественность перестанет принимать вас, господин Манцов.

— Пустая болтовня. Тайнами не увлекаюсь. — Манцов тем не менее подходит ближе и прислоняется к забору с другой стороны. — Так что же вас интересует, господин Штуфф? Коллеги на каникулах.

— Меня? Да ничего. Я все знаю. Даже о некоем письме губернатора. — Выдержав паузу, Штуфф с удовлетворением отмечает, что удар попал в цель.

Манцов тяжело дышит. Хватает ртом воздух.

— Я же говорил! Говорил! Ничего нельзя сохранить в тайне. И откуда только…

— Мне известно больше, господин Манцов. Есть еще одно письмо, присланное в редакцию. Точнее, принесенное.

— Нет, вы скажите, откуда известно, что губернатор направил Гарайсу…