Тоомас Винт - Остановка в городе: Рассказы и повесть

Курильщиков в тамбуре нет, они только что разошлись, оставив после себя в воздухе синие клубы, от которых щиплет глаза и начинает мутить и кажется, будто уже нечем дышать. Я пытаюсь открыть окно, но мне не удается, затем появляется проводница, и я говорю ей, что окно не открывается. Она не отвечает, однако с помощью какого-то, очевидно только проводникам известного ухищрения, открывает окно. Я благодарю, она пропускает мои слова мимо ушей и молча уходит. Дым рассеивается, дует приятный прохладный ветер, я приникаю к окну, волосы мои развеваются. Я откидываю упавшие на глаза пряди и вижу поля, зреющий хлеб, нежно-зеленые колоски наливаются золотом, на переезде мужик с телегой, кепка надвинута на глаза, лошадь вороная, лоснится, в телеге молочные бидоны, облако пыли над белой дорогой, вдалеке синяя полоска леса, редкие, словно заблудившиеся, комки облаков; и сегодня, впервые за многие годы, месяцы, недели и дни я чувствую, что еду куда-то… Уезжаю прочь, далеко, далеко… Ветер треплет волосы, я откидываю их с лица и вдруг растроганно думаю о том, что в нескольких метрах от меня, за стеклянной дверью, на серо-синем сидении, спит он.

В тот раз. На верхней полке общего вагона, в полутьме, средь стука колес и храпа, в спертом воздухе, в спертом от битком набившихся в вагон людей воздухе, мне почудилось, что я слышу его дыхание, но самого его я увидеть не смогла, потому что даже если б я, рискуя упасть, перегнулась через край полки, то увидела бы лишь его ноги. Укрытые одеялом ноги. Правую больную ногу. В тот раз мы возвращались из Ленинграда и нам сказали — вы должны быть счастливы, что получили билеты, народу едет столько, что вам придется довольствоваться общим вагоном, и я подумала, что за билетами можно было бы пойти на полчаса, возможно, даже минут на десять позже и тогда бы мы остались в Ленинграде. Все это было очень давно. Пять лет тому назад, а может и больше. Стояла ранняя пасмурная весна — слякоть, в ресторане, оформленном в «югендстиле», мы ели ананас. Я впервые в жизни ела ананас, но, как ни странно, вкуса его не запомнила.

Помню, мы стояли на кухне той квартиры, где ночевали, и кого-то ждали. До поезда у нас еще оставалось довольно много времени, мы стояли у покрытого клетчатой клеенкой стола, я выглянула в окно и в глубине дворового колодца, опоясанного окнами, увидела, как в одной из ярко освещенных кухонь молодая женщина моет ноги. Когда в следующий момент я обернулась и мой взгляд поочередно скользнул по стоящим в ожидании друзьям, по царившему в кухне беспорядку, газовой плите, кастрюлям, сковородам, мусорному ведру и раковине, я заметила, что он тоже смотрит в окно, в том самом направлении, откуда льется свет и где в какой-то чужой кухне чужая женщина моет ноги, и я подумала, что по дороге на вокзал я могу поскользнуться, упасть, покалечиться, и тогда мы неминуемо опоздаем на поезд. Мы сделаем огорченные лица, проведем еще одну ночь в этом городе, в этой комнате, заставленной иконами, на постелях, стоящих рядом.

От чувства умиления, вызванного этим воспоминанием, мое лицо начинает гореть, а может это от ветра, врывающегося в окно, я не знаю, да и не хочу знать; мимо проносятся поля, леса, реки, озера, сёла, я еду с мужем к открытому морю, к морю, где большие волны, где вдоль берега тянутся огромные дюны, и совсем ни к чему думать о чем-то ином, мне надо бы сделать вид, что все в порядке, однако я знаю, что не могу быть уверенной в себе.

Я отхожу от окна и замечаю молодую женщину, которая вышла покурить. Она прислоняется к стене и следит за проплывающим мимо пейзажем, похоже, она довольна, что я отошла от окна, на вид ей лет двадцать или чуть больше, у нее короткие каштановые волосы и очки, которые ей очень идут. Я редко встречала женщин с по-настоящему умными лицами, и никак не могу решить, как выгляжу сама, но, во всяком случае, я, конечно, не обладаю такой запоминающейся внешностью, как эта женщина, и завидую ей. Искренне и по-доброму, и тут вспоминаю, что хотела поговорить, поговорить все равно с кем, поэтому и вышла покурить. Я в замешательстве, недавнее мое желание угасло, мне хочется просто стоять и смотреть на свою попутчицу, чьи глаза находятся в беспрестанном движении, провожая проносящийся ландшафт, и у меня возникает впечатление, будто все в ней сопереживает тому, что она в данную минуту видит. У нее красивое и нежное лицо.

Я очарована ею, очарована с первых же мгновений, я во власти ее обаяния, и как только мне удастся поймать ее взгляд, я улыбнусь, приведу какое-нибудь красивое сравнение этому летнему утру, спрошу, далеко ли она едет и бывала ли в Паланге, куда мы держим путь, чтобы понаслаждаться высоченными волнами, какие до сих пор видели только в фильмах …

Наконец она отрывает взгляд от окна, чтобы стряхнуть с сигареты пепел, и пробегает по мне глазами, словно я стенная панель, всего-навсего ничтожная частица движущегося вагона, которую бессмысленно одаривать даже мимолетным взглядом. Я с обидой затягиваюсь и, когда, наконец, выбрасываю окурок в окно, спрашиваю:

— Девушка, скажите пожалуйста, где вы достали такую красивую кофточку?

Она смущена бесцеремонностью моего вопроса и не знает, куда деть глаза от неловкости, не знает, отвечать или нет, а я наивно смотрю ей в глаза и жду. Наконец, вспыхнув, она отвечает:

— В Таллине, в магазине «Уку».

— А где это?

Но она уже гасит сигарету, делает вид, будто не слышит, открывает дверь и поспешно возвращается в купе.

Полагаю, она могла бы все-таки объяснить… однако, в действительности, я недовольна своей злой выходкой, ведь женщина не виновата, что я не сумела заслужить у нее ничего, кроме равнодушного взгляда, я снова впадаю в угнетенное состояние, заглядываю в купе и вижу, что муж проснулся и мрачно смотрит в окно. Я понимаю, отчего у него такой несчастный вид: вчерашний день рождения вымотал его, надо было поздравить дядюшку днем, а не оставаться на целый вечер, тогда, отдохнув, мы почувствовали бы радость от нашего путешествия. Теперь же, очнувшись после короткого сна, он ждет лишь одного: выпить в вагоне-ресторане пару бутылок пива и вылечить этим свою хандру, и я сочувствую ему и тут же решаю подкрасить глаза и губы, чтобы хорошо выглядеть, когда поведу его опохмеляться.

Я закрываю дверь туалета на задвижку и оказываюсь в пропахшем хлоркой помещении, похожем на вместительный шкаф; я подмечаю каждое свое движение, и мой двойник в зеркале усердно подражает мне. Поезд покачивает, в матовое оконное стекло ничего не видно, и я могу лишь догадываться, что мы продолжаем ехать. Внезапно я вздрагиваю, мне кажется, будто за мной кто-то наблюдает. Я внимательно оглядываю стены и окружающие меня предметы и лишь после того, как проверяю, надежно ли заперта дверь, подхожу к зеркалу и зеркало долго разглядывает меня — в одной руке губная помада, другая схватилась за край раковины.