Даниэль Шпек - Piccola Сицилия [litres]

Мориц втайне надеялся, что они никогда не найдут Виктора. Тогда момент расставания отодвинется, возможно, навсегда. Он гнал эти мысли. Теперь он волен идти куда хочет и быть кем захочет. Но это не окрыляло, а угнетало, и Мориц уже завидовал людям, прочно привязанным к своим домам и любимым, к своей фамилии, адресу, к скучным будням – им не мешала вторая жизнь, даже в мечтах.

С наступлением темноты по правому борту потянулись огни Трапани. Аэродром, с которого Мориц стартовал последним этапом в Тунис. И куда улетел потом самолет, который должен был увезти его домой. О том, что самолет не долетел и что его отснятые фильмы лежат на морском дне в каких-то милях отсюда, он не знал.

Корабль обогнул Сицилию и в четыре часа утра прибыл в порт Палермо. Когда из-за ржавых кранов взошло солнце, они увидели останки кораблей, те лежали выброшенными на берег китами. Палермо был израненным городом, не лучше Туниса. Сошли на берег, Мориц нес спящую Жоэль. В хаосе порта они долго искали свои чемоданы. Перед паспортным контролем снова постарались оказаться подальше друг от друга, но опасения были напрасными. Мори́с Сарфати прошел процедуру без запинки. Benvenuto, Signore.

Спасибо, месье Леви, за чистую работу.

Палермо пел, Палермо вонял, Палермо потел уже с самого утра. Люди голодали, черный рынок процветал. В Тунисе было больше еды, чем здесь. Руины по обочинам, картон вместо разбитых стекол в окнах, разбомбленные дома рядом с античными колоннами. Сицилийцы не спешили устранять следы войны, оставили как есть – как и прочие следы прошлых времен – и продолжали жить дальше. Они привыкли быть то завоеванными, то опять забытыми. Пассажиров, выходящих из порта, окружили чистильщики обуви – дети со свалявшимися кудрями, лет десяти от силы.

Мориц нес чемодан, Ясмина держала за руку Жоэль, Альберт хромал позади. Вот они и прибыли, а дальше – неведомое. Одна слепая от любви, один полупарализованный и один никто – в поиске облака в небе. Все, что у них было, – это название деревни где-то на востоке.

– У меня есть талисман, вы знаете? – сказала Ясмина.

От ее морской болезни не осталось и следа, она вся светилась.

Мориц сперва подумал, что она имеет в виду руку Фатимы, висящую у нее на шее. Но Ясмина вынула из кармана кусочек кинопленки, вырезанный им когда-то из британского киножурнала.

– Мы можем расспросить людей!

– Ясмина, без проектора ничего не разглядеть. На кадре Виктор все равно что песчинка.

– Тогда мы найдем проектор.

– Но если пленка не будет протягиваться в проекторе, она тут же расплавится.

– Всегда у вас есть какое-нибудь «но». Не будьте таким немцем! – Ясмина улыбнулась ему и перепрыгнула через яму в асфальте.

Откуда у нее такая уверенность, что ей повезет больше, чем тем бесчисленным женщинам, что стояли на жаре перед старым палаццо? Штаб коалиции в центре города хорошо охранялся: джипы, танки и пулеметчики. Боялись не диверсий, а голодных сицилийцев. Многих из солдат звали Сальваторе или Антонио, и говорили они на сицилийском диалекте с американским акцентом. Просителям следовало выстоять очередь, вытянуть номерок, показать паспорт, а на следующий день снова прийти – да и кто ты такая, лишь очередная докучливая женщина из толпы ожидающих матерей. Длинные коридоры, бесчисленные исчерканные карандашом бумажки на стене с фамилиями без вести пропавших. Официальные списки живых и убитых, отпечатанные на машинке. Купюры, исчезающие под столом, и тайные договоренности с красивыми девушками.

Ясмина обнаружила, что она не одна пришла требовать. Война проглотила тысячи мужчин и не выплюнула назад, да что там, сотни тысяч, даже миллионы. Но Ясмина вовсе не собиралась вливаться в команду безутешных вдов. Она упорно шла по длинным коридорам и всем показывала фото Виктора. И каждый отправлял ее дальше.

Француз? У нас на Сицилии не было французов. Они присоединились позже, на севере. Поезжайте в Рим!

Нет, мистер, он был здесь! В деревне Авола, на площади! Вы знаете Аволу? Возможно, он был агитатором или шпионом. И как-никак итальянец. Нет, он не воевал за фашистов, мистер, он был за вас! Нет, мы не знаем, в какой дивизии. Он еврей, может, это вам что-то подскажет?

Было много евреев, которые воевали за нас. Мусульмане, сикхи, индусы, the whole goddamn world [112] Весь чертов мир ( англ. ). . Какая разница? Когда они умирают, все одинаково зовут маму.

Поезжайте в Сиракузу! Там хоронят убитых и выхаживают раненых.

Нет, мистер, мы не ищем его среди убитых. Виктор слишком любит жизнь, чтобы умереть. А самое главное – жизнь его любит!

He must be a lucky man [113] Он должен быть очень везучим ( англ. ). .

Сиракуза находилась на восточном побережье, недалеко от нее была и деревня Авола, где Виктор попал в кинохронику. Именно там высадились британцы. Авола. Ясмина повторяла это название, будто оно обладало магической силой, она выпевала его и бормотала под стук колес на стыках рельсов. Авола, Авола, Авола. На карте эта деревня лежала на той же широте, что и Piccola Сицилия.

– Это знак, Мори́с, вы не находите? Знаете, почему мы его найдем? Потому что вы его спасли. Вы были нам ниспосланы. Вы наш ангел. Иначе бы это все было бессмысленно, ведь правда?

Когда поезд выехал из города, открылась картина, не изменившаяся за сотни лет. Миндальные и лимонные деревья, красная растрескавшаяся земля и оливковые рощи до горизонта. Отары овец накрывали холмы, словно тени от облаков. Женщины в полях пшеницы – страда и жара сицилийского лета. Деревенские женщины все как одна были в длинных черных платьях – вдовы и нелюдимые матроны, многие беззубые. То и дело посреди поля попадался сгоревший танк.

Ясмина высунула голову из окна, и волосы ее заплясали на ветру. Она вбирала летний зной, закрыв глаза, и наслаждалась скоростью. Мориц стоял рядом с ней в проходе, не сводя с нее глаз. Ясмина, пронизанная солнцем. Серебро и золото волос. Такая взрослая, и вдруг – на мгновение – сущий ребенок. Ясмина, не знавшая других мужчин, кроме брата. Ясмина, направляющаяся, возможно, к своей погибели. Горячий ветер в окно, запах сухой земли и сена. Белые клочья пара проносились мимо, в причудливом танце растворялись в полях. Пусть это длится вечно, думал он. Лучшее в путешествии – когда они на время забывали о цели и просто ехали куда-то, вместе. Ясмина втянула голову в вагон, чтобы волосы не пропахли паровозной сажей, а она хотела пахнуть хорошо, когда встретит Виктора.

– Он мне приснился, – сказала она. – Говорил, чтоб я не беспокоилась. Что у него все хорошо.

Мориц давно уже не возражал. Лишь удивлялся. Раз она видит его во сне, значит, он жив – вот и все. Она не искала Виктора, нет, она неслась ему навстречу – он уже рядом, и она готова. Для Морица сны были тем, от чего просыпаешься в холодном поту. А для Ясмины – местом, где отдыхала ее душа. Она носила сны с собой, как улитка свой домик. Реальность же была для нее призрачной, исчезающей. И если реальность становилась слишком жестокой, Ясмине всегда было где укрыться. Мориц ей завидовал, но и тревожился: каркасом ее дома снов был другой человек. А если они его не найдут? Что с нею станется? Или если права Сильветта? Вдруг он не хочет , чтоб его нашли?